Иуда, конечно же, отдавал себе отчет в том, что Тартар обладает мозгом ребенка и навсегда обречен существовать в полусумрачном состоянии человека с силой Геркулеса и сознанием подростка, но это его вполне устраивало. Он вновь взглянул на экран: едва Тартар вышел, Гарольд взял девушку за запястье и потянул ее к себе. Со слезами в расширившихся от ужаса глазах она повиновалась.
— Я не сделаю тебе больно, глупышка, — говорил Гарольд. — Только не упрямься и делай то, что я скажу. Ты все поняла, моя милочка?
Он толкнул ее на длинный диван и встал над ней, высокий и стройный, со строгим сосредоточенным лицом, которое, при определенных обстоятельствах, возможно, могло бы понравиться некоторым женщинам, но только не этой, многоопытной в любовных утехах, девице из ночного клуба. Он не относился к ее типу мужчин. Гарольд швырнул ее на диван и сам сел рядом, явно намереваясь заняться с ней любовью. Иуда почувствовал, что у него течет по подбородку слюна, и, сообразив, что улыбается, наблюдая за бесплодными попытками Гарольда овладеть девушкой, обтер подбородок здоровой рукой. Гарольд все еще не терял надежду, что когда-нибудь чудо все-таки свершится и он на самом деле сможет сделать это. Сжимая грудь девушки, он тихо говорил ровным голосом:
— Я понравлюсь тебе, малышка! Со мной тебе будет лучше, чем с этим диким монголом. Будь ласковой со мной, и он тебя не тронет.
Гарольд стал целовать ее грудь, и она покорно обняла его за плечи. На лице девушки Иуда прочел полнейшее безразличие опытной проститутки, знавшей ласки многих мужчин. Напрасно она вела себя так с Гарольдом, его трудно было обмануть. Он любил мучить женщин, доводя их до исступленного ужаса, из которого иногда возникала необычайная страсть, а чаще — полнейшая покорность затравленного животного. Девушка пока еще не догадывалась, что ее ждет, и терпеливо сносила все его безобидные ласки. И лишь когда Гарольд швырнул ее на ковер, в глазах промелькнула догадка, но она, видимо, откинула эту мысль и, закрыв глаза, расслабилась, пока Гарольд терся своим животом о ее обнаженное тело, пытаясь возбудить невозбудимое.
Иуда вновь ухмыльнулся: уж он-то знал, до каких невиданных высот научной эротики возвел Гарольд садизм. Сам не чуждый садистским наслаждениям, Иуда поражался изощренным сексуальным фантазиям Гарольда, неустанно выдумывавшего все новые и новые забавы. И хотя Иуда мог позволить себе не только подглядывать за другими, он предпочитал сексу игру воображения и тренировку ума. Наблюдая за Гарольдом, он пришел к заключению, что его увлечение садизмом обусловлено импотенцией. Он считал, что в его недуге повинна какая-то женщина и, скорее всего, на то имелись веские основания. Так или иначе, физическая несостоятельность в сексе Гарольда и его маниакальный садизм были тесно связаны. Сделав это открытие, Иуда понял, что отныне Гарольд в его руках и он сможет использовать его ум и знания в собственных интересах. Ведь чтобы завладеть человеком, нужно лишь понять, ради чего тот живет, и дать ему все необходимое. Резкий крик девушки заставил Иуду вновь посмотреть на экран монитора: Гарольд выкручивал ей руку за спину, приговаривая:
— Будешь знать, как бездельничать!
— Но я стараюсь! — всхлипывала она. — Я действительно стараюсь! Отпусти руку, мне больно!
Гарольд отпустил ее руку, и девушка упала на него, отчаянно пытаясь поднять то, что не поднималось. Наконец до нее дошло, что все попытки удовлетворить этого импотента ни к чему не приведут. И осознав это, она вся покрылась испариной. Гарольд оттолкнул ее в угол, и она ударилась затылком о стол. Он подбежал к ней и стал бить рукой по лицу, злобно хрипя при этом:
— Ты плохо стараешься! Старайся лучше!
— Нет, я стараюсь изо всех сил, клянусь! — рыдала девушка.
Гарольд вдруг снова выкрутил ей запястье. Вскрикнув от пронизывающей боли, девушка упала на спину. Гарольд опустился возле нее на колени и влепил ей затрещину. Встряхнув головой, девушка вскочила на ноги и схватила со стола тяжелую стеклянную пепельницу. Держа ее в правой руке, она решительно двинулась на обидчика, который тоже поднялся с пола и пятился от нее в угол.