Манус смотрел, как ее кулаки разжались, ждал тихий вздох, который точно последует.
— Хорошо, — прошептала она. — Так тому и быть. Если тебе хочется звать меня не по моему имени, то пусть это будет что-то, связанное с морем.
— Море?
Она подняла взгляд, поймала его взгляд темными глазами, украв его душу.
— Океан — моя мать. Ее волны укачивали меня перед сном, ее воля сохраняет мне жизнь. Я буду чтить ее дары, как ты чтишь Мананнана мак Лира.
Женщина, которая ценила океан как он? Манусу казалось, что Мак Лир увидел его и послал ему невесту, что сотрет остальных из его памяти.
Он кашлянул, щеки пылали.
— Ах, ладно. Это сложнее придумать.
— Разве?
— Море — моя жизнь. Я все деньги потратил, чтобы попасть сюда, но я был един с океаном с того момента, как моя мама опустила мои ноги в морскую воду. Такие прозвища обладают сильным значением.
— Потому я и попросила о таком.
Она его поймала. Он не помнил женщин с таким острым языком, кроме его матери.
Он привык к слащавым улыбкам и скрытым под веками знаниям, не раскрывающим истинные эмоции. Он привык к женщинам, которые хорошо играли с другим полом.
Эта женщина о таком не знала. Ветер трепал кончики ее волос, уже высыхающие после ее пути сюда. Манус понял, что хотел узнать о ней больше. Узнать все. И он не помнил, когда еще такое происходило.
Он кашлянул и потер шею сзади. Шнурок кулона его матери запутался в пальцах, крохотный белый камушек подпрыгнул на его груди.
— Жемчужина.
— Что?
— Так я тебя буду звать.
— Почему?
Она задала вопрос пылко, его ответ был важным. Это была точка, после которой не будет возврата, если он ответит неправильно.
— Жемчужины делаются долго. А искать их еще дольше.
Она ждала ответа, думала, что он продолжит.
Он молчал.
— Как это связано со мной?
— Однажды я это объясню, моя жемчужина. Но не сегодня. Что ты принесла мне на ужин?
Быстрая смена темы запутала ее. Она отпрянула на пару шагов, а он пошел вперед. Она лепетала, запиналась:
— П-п-просто немного рыбы и пара устриц, которых я нашла…
— Ты уже знаешь, что я люблю, — перебил он. Манус поднял еду с позолоченного блюдца и осмотрел хорошую работу. — Я еще такого не видел.
— Это только чтобы положить еду.
— О. Я знаю. Я не понимаю, как ты нашла это тут. Это должно быть в доме аристократа, — он посмотрел на нее. — Ты же не из аристократов?
— Я? — она закрыла рот так быстро, что не смогла открыть. Она помотала головой.
— А выглядишь как из королевской семьи.
— Что?
— Идеальная кожа, идеальные зубы, ни одной мозоли. Так могут выглядеть только королевичи.
— Я живу иначе, — ответила она. — Не честно судить кого-то из-за того, что они выглядят не так, как ты.
— Это точно. Иди сюда, — он похлопал по песку рядом с собой. — Поужинай со мной.
— Зачем?
— Я не говорил ни с кем пять дней. Я бы хотел побыть в обществе, чтобы не сойти с ума.
Она замешкалась.
Манус хотел предупредить ее. Такой красивой женщине было опасно находиться наедине с таким мужчиной, как он. Ей стоило бежать. Он сказал бы это, будь он ее отцом. Но он не был, так что улыбнулся, как волк, и ждал, пока она сядет.
Сирша села так, чтобы он не мог достать рукой. Ее тело было напряжено, словно он мог напасть. А он мог. Он был напряжен, не понимая, почему.
Она была просто женщиной. Как остальные. Но его тело хотело ее, как умирающий мужчина хотел воды.
Он кашлянул.
— Что привело тебя сюда?
Она не ответила.
— Как ты сюда попала? Я не видел сушу неподалеку. И я не видел лодку. Ты приплыла сама?
Она снова не ответила.
Он взял устрицу, потянул за ракушку пальцами, но знал, что требовался нож, чтобы есть это. Топот зазвучал по песку, Мак Лир подбежал к ним. Он опустился на песок и смотрел на устрицу так пристально, что Манус чуть не рассмеялся.
— Хочешь? — спросил он у собаки.
— Они не едят устриц, — ответила Сирша. — Они им не подходят.
— Откуда ты знаешь?
Она молчала. Он заметил ее сжатые пальцы, то, как она сжимала тонкую ткань платья и выдохнула.
— Ты не хочешь отвечать на вопросы о себе, да?
Она тряхнула головой.
— Ясно. Умно. Ты не знаешь, отличаюсь ли я от других чужаков-моряков с корабля, и было бы позором для такой женщины легко всем доверять, — он кряхтел, пытаясь раскрыть устрицу.
— Дай, — она протянула руку.
Что она собиралась делать с устрицей? Если Манус не смог ее открыть, то и хрупкая девочка не сможет.