Молния ударила вдали. Сирша затаила дыхание, ждала гром. Тучи озарило в глубинах темной массы. Молния трещала, копилась, а потом устремилась зигзагом в океан.
— Стоило понять, что тебе понравятся бури, — Манус прижал ее к себе, потирая ее руки. — Тебе не холодно?
— Почему все у меня это спрашивают?
— Потому что им холодно, а ты стоишь снаружи почти без одежды. Они удивляются.
— Я крепче людей. Я выросла в холодных глубинах. Немного холодного воздуха — пустяки для меня.
Он рассмеялся.
— Я уже хочу послушать твое впечатление от нашей зимы. Даже глубины океана не сравнить со снегом.
Несколько крупных капель дождя упало на каменный балкон. Сирша позволила ему увести ее внутрь, хоть ей хотелось, чтобы вода плясала на ее коже. Она скучала по этому.
Скучала до боли.
Манус прижал палец под ее подбородком, приподнял ее голову, чтобы она посмотрела на него.
— Хватит думать об этом. Ты тут, со мной, и никто тебя не заберет.
— Словно не думать о своем доме.
— Теперь я твой дом. Я оберегаю и грею тебя. Я исцеляю все твои раны и вытираю слезы, — он опустил ее ладонь на свое сердце. — Ты же ощущаешь это? Тут твое место.
Сирша широко растопырила пальцы, ощущая ровное биение.
— Ты все еще переживаешь, что я уйду.
— Как не переживать, когда ты смотришь на океан так, словно я тебя украл оттуда?
— Это был мой выбор, Манус.
— И я не дам тебе забыть об этом, — яростно прорычал он.
Она как-то напугала его. Сирша позволила ему поднять ее на руки и отнести к кровати.
Мягкая перина оказалась под ее спиной, она словно была на волнах. Манус опустился следом, раздвинул ее бедра и прижался к ней со стоном, сотрясшим все ее тело.
— Я тебя не покину, — прошептала она. Молния вспышкой озарила спальню. Она озарила его силуэт серо-голубым светом, оставив лицо в тени.
Он был прекрасен, нависал над ней с понятными намерениями. Сирша не могла сказать ему, даже если бы хотела. Он был всем, о чем она мечтала, и больше.
Золотая статуя принца была воплощенным идеалом. Он был детской мечтой о будущем с фантазией и магией. Манус был настоящим, из кожи, костей и крови. Его кожа была теплой.
Он нежно провел пальцами по ее горлу.
— Разве я недостаточно тебя занял, моя жемчужина? Я купил самый большой дом, нанял слуг, тут сады и лошади, а ты прячешься в своей комнате.
— Мне не нравятся взгляды людей, гадающих, кто я. Я не могу отвечать на их вопросы.
Манус склонил голову и коснулся губами кожи за ее ухом.
— Я забыл, что ты так невинна. Моя идеальная жемчужинка, не способная врать.
Она выгнулась к его поцелую. Тепло расцветало от прикосновений, согревая ее прохладную кожу. Когда она замерзла? Это было важно? Он был печью, полной страсти.
Его ладонь опустилась по ее горлу к ключицам, легла между грудей, и он ощущал биение ее сердца.
— Ты моя, — прорычал он в ее ухо. — Моя и ничья больше.
— Я твоя.
Он вдруг оказался всюду и нигде. Его ладони скользили по ее телу, зубы тянули за ухо, бедра вжимались в ее бедра. Она извивалась под ним.
— Манус, — застонала она.
— Повтори. Снова и снова, пока не запомнишь навеки, моя жемчужина.
— Я твоя.
Ударила молния, зазвучал гром в тот же миг. Буря била по окнам, гремя ими. Серебряный свет озарял Мануса вспышками. Она следила за вспышками, словно была не в своем теле, пока он стягивал ее ночную рубашку через голову.
Шея Мануса выгнулась, он поймал зубами розовый сосок. Мышцы его спины напряглись, напоминая изгибы волн. Его пальцы впились в ноющие мышцы ее спины. Она выгнулась, позволяя ему сильнее играть ее телом.
Она потянула за его жар, ярко выраженную страсть. С каждым вдохом она все сильнее привязывалась к нему. Нити их жизней были так сплетены, что они создали лабиринт, из которого не могли вырваться.
Молния шипела. Сирша ощущала ток в воздухе, охнула, когда Манус оказался между ее ног. Его спутанные волосы щекотали ее бедра, но она не могла думать ни о чем другом, кроме ощущений, что он создавал.
Гром сотряс дом. Они могли гореть, а она и не заметила бы. Ток бежал по ее венам. Он шипел в ее голове, и она слышала только шелест волн, бьющихся об берег.
Манус скользил губами по ее телу, тепло поцеловал ее в губы.
— Ты моя.
— Твоя, — выдохнула она.
Он вошел в нее как одержимый. Она заметила сдержанное выражение на его лице в яркой вспышке света. Он отмечал ее, завоевывал, заставлял ее признать, что она была полностью его, где бы ни оказалась в мире.