Ее жабры широко раскрылись. Они не убьют ее. Она зашла очень далеко, чтобы найти родню.
Черная вспышка пронеслась мимо нее, и сильный поток воды оттолкнул ее к другому черно-белому телу. Но Сирша была готова, и она была в отчаянии. Она оскалилась, раскрыла плавники и подняла ладони с когтями.
— Вы не убьете меня, — прорычала она. — Я тут, чтобы поговорить с вашими хозяевами, и я не умру до встречи с ними.
Косатки замедлили атаку. Они смотрели на нее, глубины океана отражались в темных глазах. Она знала, что они понимали ее. Почему не уплывали?
А потом она увидела их. Тела поднимались из глубин с копьями в руках. Сильные женщины с мускулистыми телами и шнурками на бицепсах, позвякивающими ракушками на запястьях. Они были тенями в воде, и каждая из женщин была воительницей.
— Приветствую, сестра, — сказала одна из них. Она подплыла ближе, и Сирша увидела на лице другой русалки татуировки с узором волн. — Ты долго плыла, чтобы поговорить с моей стаей.
— Я хочу присоединиться к вам.
Теней стало втрое больше, а потом стало столько, что Сирша не могла сосчитать. Так много русалок, и все были вместе в безопасности. Они будут хорошей семьей, если примут ее.
— Зачем нам пускать тебя к себе? — спросила русалка.
Сирша решила, что это была лидер. У других не было татуировок, и они ждали, пока та женщина говорила.
— Я прибыла издалека из теплых вод. Я приплыла сюда разделить жизнь с человеком, — гул пронесся по волнам, русалки подбирались ближе, их недовольные комментарии жалили уши Сирши. — Я люблю его. Он хороший, но море зовет его. Я не могу соперничать с нашей матерью.
— Ни одно существо не может.
Сирша согласно кивнула.
— Он далеко уплывает от меня, и я угасаю от нашей связи. Я прошу не за себя, а ради ребенка во мне. Дайте ей жизнь, которую она заслуживает.
— Твой ребенок не должен быть с его отцом?
Она прижала ладонь к животу, страх плясал под кожей. Кто-то мог сказать, что ребенку было место с Манусом. Но она знала, что выбрала верно. Манус не знал, как растить русалку, и ребенок будет привязан к нему, скорее всего, умрет, пока он будет в плавании. Он и не узнает, почему.
— Нет. Я не буду обременять его таким ребенком. Фейри должны растить фейри.
Это были правильные слова. Несколько русалок кивнули, некоторые даже подплыли ближе. Свет отражался в их глазах. Пруды сияющей зелени глядели на нее из тьмы моря.
Сирша сглотнула и повернулась к лидеру.
— Я прошу убежища ото всех, кто захочет навредить мне. Я не прошу принимать меня как свою. Мое время в этом мире ограничено. Я прошу лишь защиты от моей семьи до рождения ребенка.
— Что нам делать с твоим рассыпающимся разумом?
— Ничего, — честно ответила она. — Позвольте мне умереть.
— Ты делаешь это ради человека? Почему?
— Я люблю его так, что рискую бессмертием. Я хочу хорошей жизни для нашего ребенка, которую я одобряю, которую я знаю.
— Он знает о ребенке?
— Нет.
Лидер приняла решение и строго кивнула, убрала копье в крепеж и раскрыла объятия.
— Приветствую, дочь. Ты будешь в моей семье, сколько нужно.
Слезы выступили на глазах Сирши, но океан стер их, она поплыла вперед, и ее снова обнял ее народ.
* * *
Манус смотрел на огни главного зала, свободно держал в руке бутылку рома. Ему было плевать, упадет ли она на пол к остальным, они уже сделали свою работу. Он был не просто пьяным.
Он не хотел быть просто пьяным. Он хотел забыть о своем существовании. Две бутылки рома, и комната стала мутной. Черные точки появились перед глазами, и ему стоило переживать из-за этого, вся комната кренилась влево. Но он этого хотел. Он не помнил, когда еще так напивался.
В воздухе появился сладкий запах. Соль, морской бриз, ветер на его коже. И вдруг он смог думать только о ночи в свете свечей, когда темные пряди ее волос задевали его грудь, и голос шептал ему на ухо:
— Манус, любимый.
Он отмахнулся от воздуха над собой, словно отгонял ее призрака. У нее не было повода задерживаться. Она ушла.
И он все еще не мог перестать думать о ней.
Каждый раз, когда Манус моргал, он видел, как она наклоняла голову, задавая вопрос. Ее шея изящно изгибалась, когда она смеялась над его словами, что смущали или радовали ее. Ее пальцы плясали на перилах, пока она спускалась по лестнице.
Каждое движение было изящным, и каждый взгляд пронизывал его.
Ее темные глаза пленили его. Они глядели из теней, сияя такой любовью и доверием, что его сердце почти разрывалось.
Огонь затрещал и стал выше. Манус смотрел на пламя так пристально, как только мог с затуманенным разумом, и ему показалось, что огонь стал фигурой. Русалкой, которая плыла сквозь пламя.