Архивные источники не позволяют определить, была ли эта программа к тому времени окончена разработкой. Во всяком случае, слухи о ней проникли в близкие к Морскому министерству круги, и 4 января Г.К. Изенбек направил на имя И.А. Шестакова, тогда еще председательствовавшего в кораблестроительном отделении МТК, составленную по приказанию великого князя Алексея Александровича записку с предложением взять дело судостроения на себя, если ему позволят арендовать все казенные верфи[238].
Последовавшие события отвлекли адмирала, который только 29 января передал записку Н.Н. Мамантову в канцелярию, «для соображения». На следующий день Г.К. Изенбек подал И.А. Шестакову еще одну записку, предлагая дополнительно взяться и за руководство Адмиралтейскими Ижорскими заводами, преобразовав их «на частных основаниях». Ее отправили к Н.Н. Мамантову вслед за первой. Судя по всему, тогда же управляющий принял Г.К. Изенбека, выслушал, и даже высказал мысль о большом значении предложенного им способа организации судостроения применительно к условиям Черного моря. Ободренный предприниматель 9 февраля письмом напомнил адмиралу об этом и попросил разрешения осмотреть Николаевское адмиралтейство, чтобы составить проект и смету его реорганизации. Однако спустя десять дней Н.Н. Мамантов доложил И.А. Шестакову, что принять предложение Г.К. Изенбека невозможно, и дело было закрыто. Министерство предпочло существовавшую конкуренцию отдельных казенных и частных предприятий перспективе монополизации судостроения даже зависимым от него владельцем.
Миноносец Сухум», заказ которого для Черноморского флота состоялся еще до утверждения кораблестроительной программы
Надо сказать, что в Главном Адмиралтействе не видели необходимости в повышении производительности казенных заводов еще и потому, что состояние государственных финансов ставило под сомнение всякие сверхсметные ассигнования. В те дни И.А. Шестаков не был уверен и в том, сумеет ли добиться реализации самой кораблестроительной программы, о чем он писал в конце января А.В. Головнину[239].
Тем не менее, управляющий энергично стимулировал ее доработку и занимался широким кругом других вопросов. 15 февраля адмирал «приготовил записку о реформах» в Морском ведомстве, предполагавших преобразование центрального и портовых управлений, с сокращением штатов и ужесточением контроля за расходованием средств, введением ценза и предельного возраста служащих; изменение положения Балтийского и Обуховского, а также реконструкцию Ижорских заводов. Он торопился, «боясь самого себя, чтоб не остановиться пенями Константина» и ввиду получаемых из Германии известий и возможных перемен в английском правительстве»[240].
Волнения по поводу смены терпимо относившегося к России либерального кабинета У. Гладстона оказались напрасными. Упомянутые же И.А. Шестаковым известия из Германии, поступавшие от произведенного в капитаны 1 ранга Н.А. Неваховича 4, 6 и 11 февраля 1882 года, сообщали о разработанных еще в октябре 1879 года планах мобилизации германского военного и коммерческого флота, позволявших в трехнедельный срок подготовить и отправить к российским берегам на Балтике десант численностью до двух дивизий (свыше 30 000 чел. при 228 орудиях)[241].
Н.А. Невахович считал, что «настали такие политические условия, при моих опасение рисковать своим положением было бы неуместным, в виду того громадного значения, которое может иметь для России германский десант»[242].
И ему действительно удалось существенно дополнить сведения о военных планах Берлина, однако вскоре работавшие на него агенты были арестованы, что заставило офицера бежать в Петербург. Один из агентов, студент, повесился в тюрьме, а другой, Мейлинг, был осужден. Надо полагать, он дал достаточно полные показания. Разразился скандал, усиливший возмущение, овладевшее немцами после известной парижской речи генерала М.Д. Скобелева, уже стоившей России 3,6 млн руб., потерянных при падении курса ценных бумаг на бирже. Между Берлином и Петербургом завязалась оживленная переписка, так что дело лишь с трудом удалось замять[243].
Император Александр III
Но дипломаты не могли устранить того обстоятельства, что сильная Россия неизбежно воспринималась Германией как потенциальная угроза, напоминавшая о временах Николая I, особенно в случае ее союза с Францией, и наоборот, до зубов вооруженная Германия вызывала тревогу у России. Доставленные Н.А. Неваховичем планы только подтвердили существовавшие и прежде подозрения. И.А. Шестаков отреагировал на них попыткой подтолкнуть как реформы в Морском министерстве, так и судостроение. 20 февраля он принялся убеждать великого князя Алексея Александровича в необходимости доложить императору «дело о флоте» минуя Государственный Совет, но не преуспел. Генерал-адмирал медлил, не дав себе труда даже прочесть соответствующую записку адмирала. «Ленив мой великий князь», — сетовал управляющий позднее[244].
Единственной мерой, которую И.А. Шестакову удалось провести в эти дни, стала ликвидация поста главного командира Петербургского порта. Несмотря на старинное приятельство, отношения между управляющим и Г.И. Бутаковым складывались трудно: последний, видимо, не мог примириться с тем, «что не ему досталось министерство», как считал И.А. Шестаков, отмечавший: «Предвижу, что не полажу с Григорием Бутаковым. Самовластен как Попов. Врывается в общий бюджет. По упрямству не хочет подписывать контракт»[245].
3 марта управляющий просил генерал-адмирала «развести» его с Г.И. Бутаковым, назначив того в Государственный Совет, а 25 марта состоялось упразднение должности главного командира. Тем самым И.А. Шестаков устранил промежуточную инстанцию, многими признававшуюся лишней, да к тому же мешавшую ему непосредственно руководить судостроением. Одновременно адмирал убрал и Н.В. Копытова, которого по ходатайству Г.И. Бутакова произвели в контр-адмиралы, с назначением командующим эскадрой в Тихом океане.
Тем временем канцелярия министерства завершила разработку кораблестроительной программы. 11 апреля И.А. Шестаков наконец уговорил Алексея Александровича представить ее императору, и на следующий день доклад «об увеличении флота» состоялся. Александр III «нашел, что это было бы желательно, новелел переговорить прежде с Бунге», что разочаровало управляющего, заметившего: «Не большая надежда, если царь не хочет сказать решительного слова»[246].
Тем не менее, 15 апреля адмирал подписал отношение к министру финансов, уведомлявшее его о повелении монарха[247]. К отношению были приложены «Общий план работ по постройке судов…», «Общий свод сумм…» и ряд других документов[248]. В плане впервые конкретизировалось водоизмещение будущих кораблей. Он предусматривал строительство для Балтики 16 броненосцев по 8400 т, причем четверть из них — за границей, двух крейсеров I («фрегатского») ранга по 5800 т и девяти II («корветского») по 2400 т; для Черного моря — восьми броненосцев по 8500 т, двух посыльных судов и 18 миноносцев типа «Батум», для Сибирской флотилии — двух транспортов. Канонерских лодок для Балтики и Тихого океана планировалось построить 19 единиц.
На все корабли требовалось израсходовать 374 860 160 руб., причем из нормального бюджета министерства можно было выделить 207 млн, а остальную сумму предстояло ассигновать сверх сметы.
Рассмотрев документы, Н.Х. Бунге 23 апреля доложил Александру III, что финансовую сторону вопроса следует обсудить одновременно с политической и военной в особом совещании, поставив под сомнение все прежние решения. Тем самым в очередной раз было продемонстрировано несовершенство организации правительства. Император согласился с приведенными доводами и повелел созвать совещание во главе с председателем Комитета министров М.Х. Рейтерном и с участием великого князя Алексея Александровича, И.А. Шестакова, П.С. Ванновского, Н.К. Гирса, государственного контролера Д.М. Сольского, председателя департамента экономии Государственного Совета графа Э.Т. Баранова и самого Н.Х. Бунге. По сути дела, в расширенном составе воспроизводилось совещание 21 августа 1881 года. 26 апреля Н.Х. Бунге разослал назначенным лицам соответствующие извещения, а 4 мая И.А. Шестаков препроводил им необходимые материалы. После ознакомления с ними, М.Х. Рейтерн 8 мая предупредил участников совещания, что заседание назначается на час дня четверга, 13 мая, в помещении Комитета министров[249].
241
РГАВМФ. Ф. 410. Оп. 2. Д. 4164. Л. 81–81 об; Д. 4165, Л. 1, 1 об, 6 об, 9, 27, 120 об.
247
РГАВМФ. Ф. 410. Оп. 2. Д. 4110. Л. 98 — 100. По другим источникам отношение датируется 13 апреля, см. РГИА Ф.1263. Оп. 4. Д. 22. Л. 1, 2. Но здесь, видимо, описка, так как для подготовки восьми рукописных документов требовалось некоторое время.