Конечно, стремление управляющего окружить себя фигурами, не связанными с прежним руководством, каковы были А.П. Жандр, Н.М. Чихачев, как и его попытки избавиться от сотрудников бывшего генерал-адмирала, вроде П.В. Козакевича, А.П. Епанчина, М.И. Кази, Э.Е. Гуляева и других, объяснялись и желанием устранить влияние великого князя, и необходимостью изменить сложившиеся в центральном управлении порядки[348].
Но при всей сложности мотивов, которыми руководствовался адмирал, выбирая ближайшего помощника, решающую роль все же сыграл выдвинутый Н.М. Чихачевым в 1878 году проект реформ, отчасти использованный И.А. Шестаковым, а также его отзыв на кораблестроительную программу А.А. Пещурова. Зарекомендовавший себя крупным организатором коммерческого пароходства на Черном море, Н.М. Чихачев отнюдь не утратил связи с военным флотом. Он внимательно следил за развитием техники и вооружения и был в числе тех, кто в октябре 1876 года предложил выстроить для защиты черноморских портов несколько миноносок, причем с максимально возможной 18-узловой скоростью[349].
Получив тогда же назначение начальником морской обороны Одессы, адмирал пополнил приобретенный в 1855 году боевой опыт уроками вполне современной войны: ему довелось не только координировать работы по созданию плавучих батарей, минных заграждений, распоряжаться действиями импровизированных крейсеров, выводить в море отряды «поповок» и пароходов, но и побывать под огнем турецких броненосцев при обстреле ими береговых укреплений[350]. Заместителем Н.М. Чихачева стал Н.А. Невахович.
Согласно статье 29 Положения 1885 года, начальник ГМШ являлся помощником управляющего министерством «во всем, что касается охранения дисциплины во флоте и боевой его готовности». За этой емкой формулировкой скрывалось множество обязанностей, часть которых прежде числилась за должностью генерал-адмирала, после реформы же они фактически были возложены на два отдела штаба: военно-морской (позднее вновь ВМУО) и личного состава. Второй, унаследовавший функции Инспекторского департамента, по сути дела наблюдал за Выполнением офицерами ценза. Первый отвечал за обучение личного состава, контролировал хозяйственную деятельность команд, собирал сведения об иностранных военных и коммерческих флотах, торговых коммуникациях, разрабатывал программу плавания собственных кораблей и следил за ее исполнением, вед списки судов и «делопроизводство по приготовлению их к военным действиям»[351].
Последнее, весьма широкое определение уточняется более поздней запиской составленной во ВМУО весной 1894 года и пояснявшей «распределение занятий» его офицеров. Конечно, записка отражала итог продолжительного становления отдела, фактически состоявшего к тому времени из трех частей: стратегической, распорядительной и учебной, но становление шло преимущественно путем дифференциации тех задач, решение которых предусматривалось Положением 1885 года. Согласно записке, конечно, во многом упрощавшей действительность, на одного из пяти штатных офицеров ВМУО возлагалась обязанность собирать сведения, касавшиеся портов, крейсерской войны и вообще компетенции стратегической части.
Был составлен, судя по всему, заведующим отделом, капитаном 2 ранга А.Р. Родионовым, и проект дальнейшего ее развития, с организационным оформлением и разделением на два стола. Детальное расписание обязанностей части включало составление ведомостей о степени боевой готовности кораблей, состоянии пароходов Добровольного флота и коммерческих обществ, планов их мобилизации, флотских маневров; ей предписывалось изучение новинок тактики, техники и вооружения за границей, зарубежных портов, статистики морской торговли, а также ведение дел «по приготовлению к военным действиям нашего флота в случае разрыва с какой-либо из иностранных держав»[352].
Впрочем, на практике чины ВМУО почти все служебное время посвящали поиску соответствующих сведений в иностранной, прежде всего английской периодике, реферированию наиболее интересных публикаций и текущему делопроизводству. При этом анализ и обобщение информации серьезно страдали.
Несомненно, за рутиной повседневной деятельности терялись перспективы, но относительная слабость российских сил предполагала на ближайшее будущее, при столкновении с морскими державами, то же сочетание непосредственной обороны отдельных пунктов побережья с крейсерскими операциями в океанах, к которому готовились и прежде. Поэтому настоятельной необходимости в преобразовании стратегической части ГМШ в особый генеральный штаб Морское министерство не испытывало, довольствуясь прежними планами, хотя сколько-нибудь определенными они были лишь применительно к Балтике и Черному морю. Составлялись эти планы еще в годы Крымской войны, уточнялись во время обострения отношений с Англией и Францией в дни Польского восстания 1863–1864 годов, а затем, под руководством генерала Д.А. Милютина, адмиралов Н.А. Аркаса, Г.И. Бутакова, Н.М. Чихачева в 1876–1878 годах.
Согласно планам, на Черном море флоту предстояло взаимодействовать с армией при обороне Одессы, Очакова, Севастополя, Керченского пролива, несколько позднее — Батума. На Балтике объектом первостепенной важности являлся Кронштадт, предусматривалась также оборона Свеаборга, Выборга, Ревеля и Риги. С появлением миноносок, их стали распределять отрядами по портам, а также пунктам, расположенным в финляндских шхерах[353]. Весной 1878 года капитан-лейтенант Л.П. Семечкин составил первый достаточно глубоко проработанный план крейсерской войны, предполагавший операции на важнейших торговых коммуникациях Британии в Атлантике, Индийском и Тихом океанах, причем снабжение крейсеров автор предлагал осуществлять из США[354].
Отсутствие вплоть до конца 1880-х годов заметных изменений в корабельном составе флота отчасти объясняет равнодушное отношение министерства к высказанной адмиралом И.Ф. Лихачевым при обсуждении проекта Положения об управлении Морским ведомством мысли о создании Морского генерального штаба по образцу сухопутного. Заметим, что в английском флоте генеральный штаб появился лишь в 1912 году, а попытка его организации в германском флоте, предпринятая в 1870-х годах A. Штошем, окончилась неудачей, и до 1890 года немцы обходились без подобного учреждения[355].
И.А. Шестаков, видимо, считавший первоначальное расширение функций ВМУО вполне достаточным для российского флота, скептически относился не столько к идее И.Ф. Лихачева, сколько к его претензии на пост начальника нового штаба[356].
Адмирал И.Ф. Лихачев
Нельзя также забывать об организационных сложностях и расходах, единовременных и постоянных, грозивших министерскому бюджету в случае появления нового структурного подразделения. Ведь именно минимизацией расходов и занимались все ведомства в начале царствования императора Александра III. Отсюда и отрицательная реакция И.А. Шестакова на перспективу увеличения штатов центральных учреждений министерства. Позднее, отзываясь на опубликованную в 1888 году журналом «Русское Судоходство» статью вышедшего к тому времени в отставку И.Ф. Лихачева «Служба генерального штаба во флоте», управляющий писал: «Существенно дельно только введение военно-морской науки в академию, о чем мы давно думаем, но нельзя преподавать латынь не имея латинистов, а выработать новую науку не имея чем поверить выводы, т. е. судов, бесполезная канцелярщина, о которой Лихачев так печалится»[357].
И.А. Шестаков также отвергал прозвучавшие в статье упреки в необоснованном выборе типов строящихся кораблей. И у него были для этого достаточно веские основания: действительно, И.Ф. Лихачев сам относил себя к сторонникам «молодой школы», сложившейся во Франции в конце 1870-х годов и пропагандировавшей пером публициста Г. Шарма отказ от броненосцев в пользу миноносцев и быстроходных крейсеров[358]. Будучи сторонником теории «двух флотов», адмирал вполне соглашался с этими идеями — он считал главным противником России Англию и призывал, обезопасив свои берега миноносками и канонерскими лодками, готовиться к крейсерской войне с нею, а стало быть и строить только такие корабли[359].
355