Как бы бегло ни читал его Алексей Александрович, миновать многократных упоминаний собственной лени и равнодушия ко флоту он не мог. Едва ли они пришлись по душе великому князю. Видимо, именно знакомство с дневником И.А. Шестакова помогло ему совершить тот поворот от Моонзунда к Либаве, который произошел на следующий год.
Вел же своего патрона по этому пути Н.М. Чихачев, высочайшим приказом от 28 ноября 1888 года назначенный управляющим Морским министерством. Вместе с вице-адмиралом О.К. Кремером, с 20 февраля исполнявшим обязанности начальника ГМШ и утвержденным в этой должности, он взялся за вопросы, оставленные предшественником, среди которых судьба незамерзающего порта на Балтике выдвинулась на одно из первых мест. После того как И.А. Шестаков и К.Н. Посьет сошли со сцены, позиции сторонников строительства такого порта в Моонзунде заметно ослабли. Поэтому О.К. Кремеру, заменившему Н.М. Чихачева в Комиссии по береговой обороне, не пришлось подыскивать дополнительных аргументов в пользу Либавы.
На очередном заседании Комиссии, состоявшемся 7 марта 1889 года, управляющий ее делами, Д.С. Заботкин, зачитал записку с выводами субкомиссии о возможности десанта в Либаву. При ее обсуждении Н.Н.Обручев и генерал-майоры А.К. Пузыревский и А.А. Боголюбов заявили, что армии нужна хотя бы ограниченная помощь флота, способного задержать высадку, пока не будут собраны части для борьбы с десантом. На замечание же вице-адмирала К.П. Пилкина об опасности стоянки кораблей в Либаве генералы ответили напоминанием о проектируемых для нее береговых батареях. От Балтийского порта, предложенного A.А. Боголюбовым в виде альтернативы, отказались сами моряки, сославшись на чрезмерные трудности, связанные с его обустройством. Подводя итоги, председатель сказал, что «все склонны иметь в южной части нашего Балтийского побережья убежище хотя бы для нескольких судов, но никто не сделал указаний для выбора места … лучшего, чем Либава, а потому … нужно остановиться на этом пункте, тем более, что по военному стратегическому значению Либавы там необходимы укрепления даже помимо морских соображений»[833].
28 марта Комиссия возложила разработку проектов будущего порта и крепости на новую субкомиссию, под председательством О.К. Кремера, и 16 апреля великий князь Николай Николаевич подал царю рапорт с изложением принятых постановлений, на который Александр III отозвался сдержанным «Читал». Заседания же субкомиссии начались 1 июня, но за недостатком сведений она решила командировать в Либаву группу офицеров под руководством А.Н. Куропаткина, с участием В.П. Верховского и минера Кронштадтского порта, капитана 2 ранга Н.П. Петрова. Отдельно от них, для промера глубин и исследования грунтов, была послана инженерная партия И.Г. Мак-Дональда.
Осмотрев город и окрестности, А.Н. Куропаткин убедился в их доступности для немецкого десанта. Причем, овладев портом, неприятель мог захватить в торговых складах запасы продовольствия, позволявшие кормить 10 000 человек в течение 145 дней. Несколько заводов и вполне оборудованная гавань превращали Либаву в удобную базу для германского флота, обеспечивавшую действия против Виндавы и Моонзунда. Существенное значение имели и сходившиеся к ней железные дороги. Поэтому проводившие рекогносцировку офицеры сочли нужным укрепить город не дожидаясь строительства военного порта. Ими был предложен проект крепости из трех групп сухопутных сооружений: северной, восточной и южной, включавших четыре форта и 10 батарей, вооруженных 153 орудиями разных калибров[834].
На батареях береговой обороны предусматривалась установка 100 пушек и мортир, а для отражения десанта приморскому фронту придавались 32 полевых орудия. Гарнизон, из одного пехотного полка пятибатальонного состава (или из восьми батальонов), получал максимальную защиту от поражения снарядами противника. Оборону предполагалось, в свою очередь, строить на сильном артиллерийском огне. Были составлены и четыре проекта военного порта, но ни один из них не обеспечивал безопасности кораблей при обстреле с моря или суши, поэтому А.Н. Куропаткин счел возможным ограничиться базированием в существующей коммерческой гавани Либавы миноносцев и кораблей береговой обороны[835].
Эту мысль он высказал 28 ноября, на заседании вновь собравшейся в Петербурге субкомиссии О.К. Кремера. В прениях по докладу мнения разделились: Ф.В. Пестич и К.П. Пилкин признали строительство военного порта нецелесообразным, П.П. Тыртов и В.П. Верховской предложили удалить бассейн на 9 верст от берега, расширив крепость, что значительно увеличило бы расходы, М.М. Боресков, Д.С. Заботкин и Н.П. Петров полагали возможным создание в Либаве базы для всей «активной эскадры» Балтийского флота при сохранении ближней линии обороны. К последним, по сути дела выражавшим точку зрения Н.М. Чихачева, присоединился и О.К. Кремер. Учитывая, что безоговорочно против намерения обосноваться в 76 верстах от германской границы высказались только двое участников заседания из девяти, решение следует признать принятым большинством голосов. Взяв за основу подготовленный Д.С. Заботкиным проект, субкомиссия наметила контуры северного мола и волнолома, образующих вместе с южным коммерческим молом обширный аванпорт, канала, более чем на 3 км врезающегося в материк, перпендикулярного ему бассейна для стоянки судов, доков мастерских, казарм и других зданий, ориентировочной стоимостью 28 300 000 руб[836].
Вопрос о финансировании строительства, в числе прочих чрезвычайных расходов министерств Военного, Морского, Государственных имуществ и Путей сообщения на ближайшее пятилетие, рассмотрело состоявшееся в начале декабря Особое совещание под председательством А.А. Абаза, постановившее отпустить потребные средства, обязав моряков ежегодно к 1 декабря представлять соответствующие сметы. Александр III 14 декабря утвердил его заключения, а вслед за ними 15 января 1890 года и доклад генерал-адмирала, в котором говорилось что несмотря на ряд недостатков, незамерзающая Либава обеспечивает кораблям возможность в любое время года выйти в море, представляющую собой «первенствующее условие как для фактического заявления о владычестве нашем в Балтике, так и для действий против неприятельских портов и высылки отрядов в крейсерство или на соединение с возможным союзником, словом — для предприятий наступательных, которые необходимы великой морской державе, обязанной поддерживать свое влияние на различных театрах войны»[837].
Глава 15
Зависимость морской политики России от отношений с Германией и Францией
Формулировки доклада, подготовленного ГМШ несомненно, по указаниям Н.М. Чихачева, свидетельствуют, что при создании Либавского военного порта перспективы борьбы с Германией имели, по крайней мере, такое же, если не большее значение, чем операции в океанах[838].
Чины ГМШ пристально следили за непрерывным усилением соседней империи, о котором свидетельствовали доклады, поступавшие из Германии от капитанов 2 ранга А.М. Доможирова и А.А. Вирениуса (временно исполнявшего должность морского агента весной 1886 года). Уже в январе того года офицеры ВМУО знали о начале работ по устройству в Данциге (Гданьске) нового бассейна для военных кораблей, расширении мастерских, строительстве дока, угольных, артиллерийских и продовольственных складов. Германия создавала для своего флота опорный пункт, расположенный гораздо ближе к границам России, нежели Киль. В феврале 1886 года Адмиралтейство заказало фирме «Ф. Шихау» 30 миноносцев, и тогда же заключило контракт с компанией «Гамбург-Американише Пакетфарт Актиен Гезельшафт» на вооружение в случае войны всех пароходов типа «Гармония». 3/15 марта в Киле объявили учебную мобилизацию флота, вторую после пробной прошлогодней[839].