— В таком случае почему мы задерживаемся? — взволнованно-нежным голоском спросила Мари-Луиза и сделала нетерпеливое движение рукой, при котором ее тяжелые браслеты зазвенели.
— Действительно, теряем время.
И Жоннар подошел к Даррасу.
— Я полагаю, — сказал он ему, — что вы примете меры, чтобы эта посудина сейчас же пошла ко дну. Если она останется на воде в таком тумане, вы не хуже меня понимаете, какую она представляет опасность.
Лица всех матросов молча повернулись к нему, и это, видимо, несколько смутило его.
— Что тут происходит, капитан?
Даррас помолчал несколько секунд, прежде чем ответить.
— Это судно в том состоянии, в котором оно находится, с грузом сельскохозяйственных машин и удобрений, стоит около пятидесяти миллионов.
— Ну и что?
— По международному и морскому праву, спасатели получают значительные и первоочередные права на спасенное имущество.
— Послушайте! Уж не хотите ли вы сказать, что намереваетесь отбуксировать куда-то эту калошу?
Даррас ответил, что «Сен-Флоран» мог бы вполне отвести это грузовое судно в Палермо, от которого они к тому же были не так уж далеко.
— На какой же скорости?
— Узел-полтора в час.
Жоннар коротко рассмеялся и обернулся к Хартману, беря его в свидетели того, какую чушь ему приходится выслушивать.
— Да вы с ума сошли! Мы туда никогда не прибудем! На это понадобится два или три дня! Вы это говорите серьезно?
На задней палубе находились Мари-Луиза, Герда и Хартман, а около рубки стояли Жоффруа, Ранджоне, Сантелли и Жос. Между этими двумя группами — Жоннар и Даррас. У правого борта, прямо под черным боком «Анастасиса», опершись на леер, стояли Жорж и Макс.
— Вполне серьезно, — сказал Даррас.
Еще несколько минут гроза набирала силы. Жорж незаметно наблюдал за Мари-Луизой, видел ее неподвижный, странно внимательный взгляд. Какие чувства связывали ее с мужем? Что она в действительности думала о нем? Он представил ее обнаженной, в объятиях любовника, может быть, у нее был тот же взгляд, так же нетерпеливо подергивались губы, выдавая ее волнение и тревогу? Видимо, она тоже спешила в Палермо, навстречу ожидавшим ее там радостям! Но вот Жоннар снова возмущенно заговорил: он резко заявил, что у него есть определенные обязательства, что в Палермо его ждут завтра утром, что он не может согласиться на опоздание, не может допустить подобное сумасбродство.
Несмотря на длинные шорты и широкую рубашку из набивной ткани, в своем гневе он выглядел скорее опасным, чем комичным. Хартман, стоявший в нескольких шагах от них, одобрительно бормотал свое «ja», и, казалось, в его серых глазах стоял тот же туман, который подступал к ним со всех сторон.
— И потом, о чем речь? Вы у меня на службе! Вы же не отрицаете этого? — продолжал Жоннар вызывающим тоном.
Не выказывая волнения, Даррас стал объяснять, какую выгоду принесет его команде и ему лично эта не представляющая риска операция — ведь они разделят прибыль, даже в самом худшем случае весьма значительную, с судовладельцем.
— Весьма сожалею! — воскликнул Жоннар.
И снова Хартман с характерным для него выражением аллигатора, подстерегающего добычу, повторил «ja, ja!»; матросы, с упрямым видом стоявшие плечом к плечу, следили за их разговором.
— Мы небогаты, — сказал Даррас, — и для каждого из нас это неожиданная возможность улучшить свое положение.
Он излагал свои доводы отнюдь не смиренно, а спокойно и уверенно, чуть сдвинув на затылок фуражку, и Жорж, глядя на него и Жоннара, понимал, что дело было не в двух взаимоисключающих оценках сложившейся ситуации и даже не в антагонизме их интересов, а просто-напросто в столкновении двух моралей — морали аристократов и морали тружеников с ее крепкой мужской солидарностью. И сейчас, в споре Дарраса с Жоннаром, по одну сторону находился человек, по выражению Элио Витторини, «ущемленный обществом», а по другую — человек, чьи интересы выражает и охраняет это общество. Жорж восхищался Даррасом и горько сожалел, что не сумел раньше сблизиться с ним, однако Жоннар продолжал настаивать на необходимости немедленно отправиться в путь, говорил об ущербе, который он понесет, о честном выполнении обязательств, он все больше распалялся и даже дал понять, что сможет возбудить судебное дело против агентства; Даррас же, упершись руками в бока, глядя в пол, размышлял. Казалось, он хотел понять, видя бешенство Жоннара, истинные причины его поведения. В конце концов, он предложил без промедления отправиться в Палермо, куда они смогут прибыть сегодня же вечером. А затем, поскольку пассажиры собирались провести неделю в гостинице, «Сен-Флоран», доставив их туда, сможет вернуться за «Анастасисом». То, что им понадобится два или три дня, чтобы на буксире привести его в порт, уже не имело значения. Разве такое решение не улаживало все разногласия?