В конце концов, взбешенный этой возней и писком, напоминавшими об отвратительном пиршестве, желая вдохнуть хоть немного свежего воздуха, он вылез на палубу, но с трудом, все мышцы у него болели. Море было пустынным. Туман растаял, и небо сверкало звездами. Ночная прохлада ласково коснулась его лба, его горящих щек, груди. Нигде не было видно ни огонька. Ему стало тревожно. «Только бы их ничего не задержало!» Но нет, где-то в этой ночи уже спешили к нему друзья, «вот и мы, старина, мы уже близко, еще немного терпения!», и Ранджоне следил за работой дизелей, запущенных на всю катушку, и Макс стоял у штурвала, и Даррас, прижавшись лбом к стеклу, вглядывался в темноту, да, все это скоро закончится шумной и радостной встречей!
Он направился к камбузу, нашел там пачку галет, коробку сардин, вино, сушеные фиги, перекусил на скорую руку около бывшей радиорубки (все аппараты были разрушены, повсюду валялись куски фанеры, одна из переборок покоробилась во время пожара), не переставая всматриваться в даль.
Одиннадцать часов семнадцать минут.
Он решил, что вернется в трюм и уже не отойдет от насоса до прихода «Сен-Флорана». А тогда уж Даррас и Ранджоне обсудят сложившуюся ситуацию и возьмут все в свои руки! С той минуты решать будут они, а он, Жорж, лишь исполнять приказания. Он разрешил себе одну сигарету, выкурил ее около капитанского мостика, подавленный беспредельностью ночи, среди которой вспыхивало и гасло короткое свечение. На мачте печально горели красные фонари. Что же, пора было спускаться, так как, по правде говоря, мысль об этой воде, которая неудержимо просачивалась в трюм, тревожила его.