Через некоторое время, словно сговорившись, они обернулись и посмотрели на большой барабан, который Корнелио Пьедраита оставил у входа.
Каждый из них мысленно задавал один и тот же вопрос:
— Кто же будет на нем играть?
И они не находили ответа.
Потянулись долгие томительные минуты; прошло около часа. С неба опускались сумерки, над почерневшей землей, над почерневшей водой сгущались тени…
С больным, кроме ньи Хуаниты, были теперь три ее дочери: три молодые индианки со строгими лицами и красноватым, словно древесина мангле, оттенком кожи… Мужчины разглядывали их, и печаль не помешала Эстебану Пачеко принять решение написать любовное письмо всем трем сразу; а Северо Марискаль думал, что они были бы благодатной почвой для процветания новых Марискалей…
Но девушки даже не поздоровались с ними.
Они спустились вниз, чтобы не оставлять мать одну и помочь больному умереть, как положено.
Теперь были слышны их голоса, читавшие молитву…
Они просили:
— О блаженный святой Мигель, повелитель небесного воинства, молись за него! Святой ангел, блаженный святой Хосе, заступник всех умирающих; молитесь за него!
Потом они начали читать отходную. Читала мать, дочери вторили ей…
— Святой Авель… Хор праведников… Святой Абрагам… Святые патриархи и пророки… Святой Сильвестр… Святые мученики… Святой Августин… Святые отцы и наставники… Святой Бенито… Святые монахи и отшельники… Святой Хуан… Святая Мария Магдалина… Святые девственницы и вдовы…
— Молитесь за него!.. Молитесь за него!.. Молитесь за него!..
Потом они вручали его душу господу богу:
— Выйди из него во имя ангелов и архангелов, во имя престола и высшей власти, во имя сил небесных, во имя херувимов и серафимов!..
Это была последняя молитва. Голоса умолкли.
Музыкантам стало страшно.
На пороге появилась нья Хуанита.
— Отошел! — сказала она.
Корнелио Пьедраита, сразу ставший беспомощным и маленьким, держался за ее юбку и плакал навзрыд…
— Папа!.. Папа!..
Все было кончено. Друзья умершего молчали.
И вновь потянулись томительные минуты. Казалось, что люди потеряли представление о времени.
И вдруг произошло то, чего никто не ждал. Кто-то из музыкантов — потом сказали, что это был Аланкай, — поднял свой инструмент. И он издал горестный, жалобный звук.
Остальные инстинктивно ответили…
Потекли тоскующие стоны рожка, тромбона, баса, трубы…
И через несколько минут уже звучала грустная, плачущая мелодия, мелодия санхуана… В нее вплетались отрывки похоронного марша, под который хоронили богатых, печальные народные напевы…
Люди оплакивали умершего друга, оплакивали его уход. Они плакали искренне и горько, с грубым простодушием, плакали голосом траурной музыки…
Но чего-то недоставало в волнующих звуках: гармония была неполной без аккомпанемента большого барабана, без звона тарелок.
Гармония была неполной…
И вдруг музыканты почувствовали, что барабан и тарелки присоединились к оркестру.
Все переглянулись.
Кто посмел нарушить молчание одетых в траур инструментов?!
«Бум!..»
Корнелио Пьедраита ритмично ударял деревянной палочкой по упругой коже барабана…
«Бум!..»
Наверху Ромуальдо Пита Сантос, не обращая внимания на покойника, занимался приготовлением пищи.
Он говорил пеону:
— Выбери-ка, Пинтадо, курочек пожирнее. Надо сварить бульон. Это самое лучшее кушанье в подобных случаях… Потом купи кофе у Лопеса… Да, и рома! Глоточек рома никогда не помешает.
Услышав музыку, доносившуюся с берега, он воскликнул:
— Эти парни переняли обычай горцев… Ну что ж… Пусть будет музыка… Но танцев я не допущу… Когда танцуют в присутствии покойника, это позор для дома…
Он обратился к женщине, раздувавшей большим веером огонь в очаге:
— Правда ведь, кума Инасита? Вы ведь хорошо разбираетесь в таких вещах.
Она с готовностью ответила:
— Совершенно верно, дон Пита.
…Внизу, у двери в столовую, женщины бормотали молитвы.
Музыка прекратилась.
Словно завершающий аккорд, прозвучал крик совы из гнезда под навесом крыши.
Услышав птицу, старый Мендоса сказал:
— У-у, проклятые! Это они накликали беду на моего кума Пьедраиту…
А совы все продолжали заунывно кричать и кружиться над домом. Он взглянул на них и добавил:
— Ишь кружатся… Я уж вижу, что им мало одного… Креститесь, друзья, чтобы беда не поразила кого-нибудь из нас… Будь они прокляты!