— Все это мне впрок пошло. А дурного я ничего не делал. Я ревностный христианин, раб божий.
Над его религиозностью посмеивались:
— И до чего же ты, дон Губка, набожен!
В самом деле: его религиозность граничила с фанатизмом, он во всем полагался на божественный промысел.
— Святой Андрей! Сделай так, чтобы мой рис поскорей созрел!.. Святая Анна! Пошли мне корову!.. Святая Варвара! Пошли нам дождь! Святой Иона! Пусть не случится ни паводка, ни наводнения!..
Но, будучи себе на уме, он делал все от него зависящее, чтобы чудо, о котором он молился, свершилось.
Свою философскую систему он излагал в форме изречений:
— На бога надейся, а сам не плошай… Когда ты в воде, плыви к берегу… Под лежачий камень вода не течет.
И смеялся коротким, визгливым смешком.
Говорят, будто он ушел из леса, только когда решил, что опасность миновала, что хозяин забыл про его непослушание.
— И поселился я на берегу Винсеса, в этой самой низине.
— А почему же ты, Губка, не вернулся к Морейре?
— Одни говорят, что мне не хотелось видеть хозяина, а другие — что мне не хотелось видеть Магдалену.
— А сам-то ты как думаешь?
— Никак. Я лучше помолчу. Не скажу ни да, ни нет.
Он нанялся в асьенду Эчаррисов и уже исполу стал обрабатывать маленький клочок береговой полосы.
— Здесь мне повезло, я приобрел усадьбу… здесь я женился, но жена моя умерла… здесь у меня родилась дочь Кармен — ее прозвали Тутовой Ягодкой за темный цвет кожи. Здесь она и умерла от родов и оставила мне в утешение малютку. Здесь выросла Марта — кроме нее, у меня никого нет на свете.
Он души не чаял в малютке Марте. Когда дон Франко нянчил девочку, он, «здоровенный мужик», как он сам себя называл, походил на женщину. Каждый вечер, перед сном, он на цыпочках подходил к кроватке, в которой спала внучка, с минуту смотрел на нес, потом заботливо укрывал ситцевым одеялом, чтобы не кусали комары, и, подняв мозолистую руку, крестил…
Конечно, дона Франко беспокоила судьба внучки.
Она была мила, хороша собой. Он понимал, что ее упругое тело — лакомый кусочек для любого мужчины. И добрый цербер боялся за нее.
Ему хотелось поскорее выдать ее замуж, и он выбрал ей жениха. Свадьба должна была состояться в начале половодья.
И все же сердце у него было не на месте…
Жених Марты, Хуан Пуэнте, работал поденщиком в асьенде поблизости от асьенды Эчаррисов. Он не был крестьянином, он пришел сюда из города. До этого он служил на железной дороге в Элой-Альфаро, но его уволили за агитацию.
Старик любил поболтать с Хуаном Пуэнте. С особым интересом он слушал Хуана, когда тот толковал о социальных вопросах, открывая перед усталыми глазами старого крестьянина неведомые дали. Когда Хуан Пуэнте говорил о требованиях рабочих и крестьян, дон Франко понимал его и начинал мучительно думать… Он не все усваивал, но он упорно старался усвоить… И то, о чем говорил с ним Хуан Пуэнте, невольно смешивалось и путалось у него с прежними понятиями…
Из головы у него не выходили отдельные фразы и выражения: «Социальная революция»… «Ленин — величайший святой новой религии»… «Диктатура пролетариата»… «Только рабочие и крестьяне глубоко сознают необходимость экстренных преобразований»…
«Ленин… Ленин… Нет никого на свете выше Ленина. Нам никто больше не нужен, кроме Ленина…»
«Ленин… Ленин… Ленин…»
И постепенно у дона Франко сложилось свое собственное, связанное с его наивной крестьянской религиозностью представление о Владимире Ильиче.
Однажды Хуан Пуэнте показал ему журнал с портретом Ульянова.
Дон Франко вырезал этот портрет и не колеблясь повесил в передний угол, рядом с изображениями христианских святых. В этом углу керосиновая лампочка слабо освещала маленький алтарь, а теперь она озаряла еще одну святыню, которой начал с того дня молиться старый крестьянин.
Ньо Франко безотчетно верил, что Ленин может чудом спасти его в случае, если хозяин будет его притеснять.
И случай не замедлил представиться.
«Белокожий», сын хозяина Дионисио, с некоторых пор все похаживал возле дома дона Франко.
«Не нравится мне, что кружится здесь эта птица, — говорил себе старик. — Птица высматривает добычу».
Дед понимал, что птица высматривает его внучку.
«Он такой же, как тот. Точно такой же. Белые все одинаковы. Все из одного теста сделаны».
Старик боялся, что с его внучкой случится то же, что с Магдаленой, и однажды он поделился своими опасениями с Хуаном Пуэнте:
— Послушай, Хуан Пуэнте: я люблю тебя, честное слово, люблю, и потому как я тебя люблю, я хочу тебе сказать…