— В чем дело, дон Франко?
— У меня зуб на молодого Эчарриса…
— А почему?
— Вертится около Марты. Хочет добиться своего.
— В самом деле?
— Как бог свят. Я ведь все вижу.
— Ах, вот что!..
Вскоре Хуан Пуэнте окончательно в этом убедился.
— Я его, голубчика, проучу, вот увидите, — сказал он. — Я знаю, как с ними надо обращаться.
Дон Франко недоверчиво улыбнулся.
Между тем немного погодя «белокожий» Эчаррис снял осаду.
Он уже больше не гарцевал вокруг жилища дона Губки на своем породистом скакуне в богатой сбруе, а ведь еще так недавно он частенько разъезжал тут, нимало не заботясь о том, что конь своими копытами топчет посевы.
И вскоре по асьенде прошел слух, что молодой Эчаррис едет в Гуаякиль, а оттуда — в Европу.
Однажды вечером дон Франко, беседуя с Хуаном Пуэнте на плоской кровле своей хижины, завел разговор о деле, интересовавшем их обоих:
— И как это тебе, Хуан Пуэнте, удалось турнуть этого молодчика?
— Очень просто. Как-то раз я встретил его, когда он возвращался с кофейной плантации, и говорю: «Послушайте, молодой человек! Вы пристаете к Марте, верно? Но дело в том, что Марта скоро станет моей женой, и если вы ляжете, как бревно, у меня на дороге, я убью вас, понятно? Будет мне противно вас убивать или нет — это не важно, важно то, что я наточил вот этот ножичек для того, чтобы вспороть вам шкуру… А ну, потрогайте!» Я ему только показал нож…
— А что тебе ответил «белокожий»?
— Он позеленел и, заикаясь, пустился в объяснения… Сказал, что я ошибаюсь… Что у него не было дурных намерений, что он давно уже собирался в далекое путешествие, но, чтобы окончательно меня успокоить, он, мол, уедет раньше намеченного срока… А я ему на это: «Поезжай, говорю, молодой человек, не то я тебя еще дальше отправлю, еще дальше!..» Да уж, я знаю, как надо обращаться с этими трусливыми буржуями! Знаю, как с ними надо обращаться!
— Ах, вот оно что!
Дон Франко больше ни о чем не стал спрашивать Хуана Пуэнте. Он спустился в хижину, ласково погладил по голове внучку, которая сидела у алтаря и шила себе подвенечное платье, зажег лампочку под портретом Ленина, а затем опять поднялся на крышу, где ждал его Хуан Пуэнте.
Дон Франко взял юношу за руку и прошептал ему на ухо:
— Послушай, Хуан Пуэнте! Я должен сказать тебе одну вещь…
— Что такое?
— То, что «белокожий» Эчаррис уехал, исчез…
— Ну?..
— Это чудо совершил Ленин!
И, устремив взгляд на низкое, хмурое небо, дон Франко в неудержимом порыве крикнул, напрягая свой слабый голос:
— Да здравствует святой Ленин!
В этот миг по реке пробегал ветер, и на возглас старого крестьянина отозвались шелестом листья…
Старая дева. (Рассказ о безграничной любви)
еперь, когда Хенара Фругоне умерла, никому в селенье у реки Караколь не разгадать, почему она так и осталась старой девой. Никому, даже самым языкастым и видавшим виды кумушкам.
— Хоть бы раз приглянулся ей кто-нибудь…
— Руку дам на отсечение, что она девица.
— Конечно.
— Что тут говорить.
Разговор шел у гроба, где под белым покрывалом, вся в цветах лимонного дерева лежала Хенара Фругоне.
— Бедняжка!.. Как пришла в этот мир, так и ушла…
— Охо-хо.
Зажженные свечи бросали красноватый отблеск на белый муслин и даже осмеливались подкрасить легким румянцем прозрачные, уже пожелтевшие щеки покойницы. Она была очень красива в смерти — эта Хенара Фругоне, так же красива, как и в жизни. Годы не тронули се лица, и теперь, погруженная в вечный сон, она казалась двадцати летней девушкой. Хенара лежала словно живая: вот сейчас встанет и побежит в сад, к реке, где ей так нравилось гулять среди цветущих деревьев.
В углу испуганно жались друг к другу несчастные старики: отец, дон Селестино (судьба забросила его в монтувийский край из далекой Италии), и мать, донья Клара, простая мулатка. Сорок лет тому назад от этой странной четы родилась Хенара — чудесный тропический цветок.
Дон Селестино совсем потерялся от горя. Он то молил всех святых Неаполя воскресить его дочь, то осыпал их злой бранью и страшными проклятиями. Донья Клара только стонала, стонала беспрерывно, утихая лишь тогда, когда ее муж принимался ругать святых. Но ни разу она не посмела оборвать его. Бедняжка только торопливо крестилась, словно отгоняла нечистого, а потом снова уходила в себя и стонала еще громче, не замечая никого вокруг.
— Неужели у Хенары никогда не было кавалеров? — спросила какая-то женщина.