– Нет, товарищ Матвеев, – ответил Костя. – Илько жив и здоров, и портрет этот он нам дал, чтобы мы вас разыскали.
Мы рассказали Матвееву о том, как встретились с Илько и как проводили его на Печору. Матвеев очень просил нас известить его, когда Илько вернется.
Однажды, уже по льду, пешком с Юроса к нам приходил Григорий. Он справился, не было ли от Илько каких-нибудь известий. Я прочитал письмо, в котором Илько передавал ему поклон.
– Привык к мальчонке, – сказал лесник деду Максимычу, – и вот тоскую теперь без него. Такой он душевный и смирный, такой понятливый… Теперь уж, значит, до лета, до пароходов не бывать ему здесь.
Лета мы ожидали с нетерпением. Собственно, мы ждали даже не лета, а осени, когда должны были поступить в морскую школу.
А зима тянулась удивительно медленно.
После школы мы катались на лыжах и на коньках, а однажды даже ходили в далекий поход – по реке Кузнечихе до Юроса, к леснику Григорию.
Избушку лесника почти по крышу занесло снегом. Только узкая тропка спускалась от избушки на реку к проруби.
Оказывается, Григорий ловил рыбу и зимой. Маленькой пешней он прорубал во льду отверстия и опускал в них донницы. Почти каждое утро он приносил домой богатый улов.
– Я без свежей рыбы не живу, – говорил лесник, потчуя нас жареными подъязками. – А хотите, зайчиком угощу. Вчера косого подстрелил.
Мы изрядно проголодались и с аппетитом съели рыбу, да еще попробовали и зайчатины.
– Значит, Илько моряком хочет быть? – спросил Григорий.
– Хочет учиться вместе с нами, – подтвердил я.
– Ну что ж, пусть будет моряком. Это дело хорошее. Я моряков люблю, боевой народ…
Когда мы отправлялись домой, Григорий сунул в мою сумку полдесятка крупных мороженых подъязков.
– Это Максимычу снесешь. Соскучился, поди, старик по рыбке свежей. Ну, скоро весна, пусть опять на Юрос рыбачить приезжает. Очень толковый старик, он мне по душе…
А кто был не по душе одинокому леснику! Мы никогда не слыхали, чтобы Григорий кого-нибудь ругал. Хотя он и казался замкнутым и подолгу жил в полном одиночестве, но я чувствовал, что он любит людей. Это кто-то наврал Косте, будто Григорий злой и нелюдимый человек.
Вот английских и американских офицеров он ненавидел. Ненавидел за издевательство над Илько, за бесчинства, которые они творили на Юросе, глуша гранатами рыбу, за убийство на глазах у Григория двух крестьян из ближайшей деревни. Даже человек, живший вдали от селений, в глуши, и тот видел и пережил злодейства чужеземных захватчиков.
Весна в этом году пришла рано. Апрельские теплые ветры и солнце изморили на Северной Двине лед. В верховьях начались подвижки льда. И вот на мачте полуэкипажа взвились новые сигнальные флаги: «Лед ломает против города и выше. Подъем воды 8 футов».
Обдирая деревянные причалы, сметая пристани и сваи, дробя в щепы не убранные вовремя лодки, Двина буйно сбрасывала в море свои ледяные путы.
Казалось, что реки быстро очистятся ото льда. Но дед Максимыч не верил ранней весне.
– Погодите еще ликовать, – сказал он вечером, когда стало известно, что уровень воды уже упал на один фут. – Погодите. Вот что еще утро покажет.
Утром меня разбудил Костя:
– Димка, смотри, что делается. Вода прибывает! Затор льда во всех устьях!
Я вскочил и выглянул в окно. Весь наш двор был заполнен водой. По двору плавали доски, поленья и множество всевозможного мусора. У крыльца, привязанная к перильцам, покачивалась наша старая «Молния». Оказывался, Костя почти всю ночь не спал, и, когда вода хлынула на Соломбалу, он успел привести «Молнию» с берега речки в улицу. На нашей улице творилось что-то похожее на корабельный аврал. Спешно укреплялись деревянные мосточки-тротуары, вылавливались уносимые стихией дрова, в квартирах поднимали повыше все, что могла испортить вода. В низеньком домике у Кузнецовых вода уже зашла в комнаты и на четверть аршина залила пол.
Гриша Осокин приплыл в наш двор на плотике, который он соорудил еще два дня назад. Вчера, узнав, что вода спадает, он даже приуныл – обидно было не испробовать на воде такой великолепный, конечно, по его словам, и устойчивый плот. Приплыв к нам во двор, Гриша тут же с азартом начал рассказывать о том, как он, рискуя жизнью и одеждой (мать могла задать ему трепку за мокрые штаны и рубаху), только что спас кошку. Эта кошка будто бы сидела на каком-то столбе, спасаясь от подступающей к ней воды.
Мы с Костей незаметно переглянулись и сделали вид, что поверили Грише, однако никакого восхищения не проявили.
Костя даже сказал:
– Подумаешь, кошка! Она бы и без тебя сама спаслась.
– А ты подожди, не перебивай! – разошелся Гриша, уже почувствовав себя героем. – Если бы не я, то кошка бы уже давно лежала на дне. Но это еще что!
И Гриша, забыв обо всем на свете и даже сам веря себе, принялся рассказывать, как он спасал маленькую девочку.
– Ладно, – остановил его Костя, – скажи лучше, что ты все это еще вчера дома выдумал. Хочешь с нами на «Молнии» по Соломбале прокатиться?
– Сам ты выдумал! – обиделся Гриша.
Было видно, что ему очень хотелось, чтобы его выдумка оказалась правдой. В душе он, конечно, ругал глупых маленьких девчонок, которые не хотели падать в воду и потому не давали возможности Грише показать свою отвагу.
– Ладно, садись да поехали, – дружелюбно сказал Костя.
Но Гриша отказался:
– Была нужда мне на таком корыте плавать! «Молния»! На вашей «Молнии» чем сильнее грести, тем ее быстрее назад тянет. Черепаха!
– Не хочешь? – решительно спросил Костя. – Пожалеешь!
Отталкиваясь веслами от стен дома, мы вывели «Молнию» к воротам.
– Мой крейсер «Непобедимый» не вашей «Молнии» чета! – кричал нам Гриша, пытаясь угнаться за шлюпкой. Крейсером «Непобедимым» он называл свой плотик.
Однако «Непобедимый» явно отставал. Гриша изо всех сил действовал своим шестиком, но тщетно – плотик налетел на ограду садика и застрял.
– Полный. Полный вперед! – командовал Гриша.
Он уперся шестом в землю, пытаясь освободить свой «крейсер». Что-то треснуло, плотик резко качнулся и рванулся в сторону. А его капитан, потеряв равновесие, беспомощно взмахнул руками и со всего размаху шлепнулся в воду под дружный хохот всех, кто видел эту неожиданную аварию.
Мы поспешили к Грише на помощь, но он успел вплавь добраться до ближайшего крыльца. Разумеется, он мог и не плыть, а идти на ногах, потому что воды было не более чем по пояс. Но все равно одежда уже намокла, а плыть было куда интереснее, нежели идти.
– Ну как, поедешь на «Молнии»? – спросил насмешливо Костя.
– Сначала высушиться нужно, – ответил Гриша, скручивая рубаху в жгут и ничуть не унывая. – Подождите, тогда поеду.
Но ждать мы не стали.
Не часто, даже не каждый год, удается иметь такое удовольствие – кататься по улицам на лодке. Пока ждешь, вода уйдет.
– Ты иди к нам, – сказал я Грише. – Обсушишься, а мы потом приедем и возьмем тебя.
Не спеша мы выехали на набережную речки Соломбалки. Впрочем, теперь тут нельзя было разобрать, где речка и где ее берега.
Посередине, на быстрине, неслись одинокие синеватые льдины. Навстречу «Молнии» плыли другие лодки. Взрослые соломбальцы выезжали на лодках на работу.
Из растворенных окон домов выглядывали старики, женщины, детишки. Ребята бросали из окон в воду бумажных голубей, спичечные коробки, палки, плевались.
На своей «Молнии» мы перевезли из одного дома в другой каких-то двух старушек, потом доставили к острову Мосееву, откуда отходил в город ледокол, несколько моряков.
На обратном пути мы проезжали тихой улочкой около большого двухэтажного дома. В одном из окон нижнего этажа мы увидели человека в форменной фуражке, в очках. Я тотчас узнал его. Это был начальник морской школы Алексей Павлович Смольников.