– Кто тебя принял?
– На судне приняли. На комсомольском собрании мое заявление разбирали и приняли.
У меня вдруг возникла мысль. Я легко мог проверить, правду ли говорит Костя.
– Покажи комсомольский билет!
– Билета еще нету. Думаешь, его сразу и выдают, как примут? Членский билет я получу здесь, в городе. Зато мне уже комсомольскую нагрузку дали – судовую стенгазету вместе с машинистом Терешиным выпускать.
– И значок будешь носить?
– Конечно! А потом я вступлю в партию, – мечтательно сказал наш друг. – Но это еще не скоро. Когда восемнадцать лет исполнится.
– Ничего, – решительно сказал я, – мы с Илько тоже заявления подадим.
– У вас на «Октябре» есть ячейка?
– А как же! Павлик Жаворонков, радист, – секретарь. Нас примут.
– Ясное дело, примут, – согласился Костя.
Некоторое время мы ехали молча. Потом я спросил:
– Костя, а самое главное, что должен делать комсомолец?
– Понятно что: помогать партии большевиков, быть сменой… Я так и писал в заявлении: «Прошу принять меня в ряды Коммунистического Союза Молодежи, потому что я хочу помогать Коммунистической партии бороться за новую жизнь».
«Я тоже так напишу в своем заявлении, – решил я, – «помогать Коммунистической партии бороться за новую жизнь». И еще добавлю: «за социализм».
Мы не заметили, как проехали в трамвае через весь город. Быстро перешли через реку Кузнечиху по мосту.
Тут мы попрощались с Илько. Он пошел к себе в общежитие морской школы.
Вот она, наша Соломбала! Как будто здесь ничего не изменилось. И все же какой-то новизной веяло от этих знакомых берегов, от всех этих деревянных домов, от каждого деревца и кустика.
Впрочем, ничего не изменилось, пока мы были в рейсе. Но как изменилась наша Соломбала за три года, с тех пор как над ней всколыхнулись флаги Советской страны!
Со стороны лесопильного завода, который стоял на берегу Кузнечихи, доносился непрерывный веселый шум. Там опять бойко работали рамы – огромные станки для распиловки бревен на доски. У заводского бассейна мы видели большие плоты леса, прибуксированные с верховьев Северной Двины. По широкой деревянной мостовой на двухколесных тележках «медведках» лошади тащили стопы чуть желтоватых, пахнущих смолой досок.
Я вспомнил слова Николая Ивановича, сказанные им три года назад в губкоме партии: «Надо промышленность и транспорт восстанавливать, республике лес нужен для строительства…»
И вот лес есть! «Зеленое золото идет!» – такой заголовок я видел в губернской газете. Его будет еще больше, этого «зеленого золота», будет столько, сколько потребуется стране. Лесопильные заводы уже работают не только в Соломбале, но и в Маймаксе, Цигломени, на берегах Северной Двины выше Архангельска.
За мастерскими виднелись мачты и трубы морских пароходов, готовящихся в далекие рейсы.
На главной улице, недалеко от речки Соломбалки, строились два двухэтажных дома для рабочих завода.
– Отец говорил, что в этом доме мы квартиру получим, – сказал Костя, останавливаясь и хозяйским взглядом окидывая первый дом. – На втором этаже!
– И с нашей улицы уедете?
– Ясное дело, уедем. Теперь у нас комната одна, да и та маленькая. А тут квартира – две комнаты. Скоро переедем. Видишь, уже электричество проводят.
Действительно, два монтера навешивали на ролики новых столбов электрические провода.
– А у нас еще в прошлом году электричество провели. Костя, а ты будешь к нам приходить, когда переедешь?
– Конечно, буду. Пойдем скорее!
У заводского сада мы опять задержались. Когда я уходил в рейс, в ветвях берез едва заметно проступала робкая прозелень. Сейчас весь сад был зеленый. Маленькие ребятишки с детской площадки играли в саду.
У решетчатого забора был построен для игры большой пароход. На носу парохода было написано название: «Юный моряк». Ребята облепили пароход. И мне вдруг тоже захотелось забраться на палубу этого «плывущего» по траве корабля, подняться на мостик и дать команду в машинное отделение.
– Нам раньше таких не строили! – не без зависти сказал я.
– Раньше! – Костя усмехнулся. – А кто бы для тебя раньше стал строить?.. Смотри, и штурвальчик, и спасательные круги, и флаги есть. Как на настоящем!.. Эй, на «Юном моряке», капитаны, куда курс?
Занятые игрой, малыши не обратили на нас никакого внимания. Это было даже немного обидно. Но ведь эти «шпингалеты», как называл их Костя, конечно, и не подозревали, что мы только-только вернулись с моря, из настоящего рейса на настоящем пароходе.
Мы пошли дальше.
– Смотри, Костя, школа. Как там сейчас тихо!
– До сентября, – заметил Костя. – Знаешь, скоро новую школу будут строить. И новые учебные мастерские. Алексей Павлович говорил. Уже проекты готовы. Но к тому времени мы уже окончим школу, специальность получим, дипломы…
А вот и речка Соломбалка, заполненная лодками и карбасами. Ребята, как всегда, купаются. Пожалуй, нам теперь уже не к лицу купаться в такой речонке.
– Посмотри, Костя, что ребята придумали. Колеса! И хорошо идет…
По речке плыла лодка. На ней было устроено приспособление, напоминающее колеса речного парохода.
– Изобретатели… – снисходительно произнес Костя. – А ведь на самом деле быстро ходит. Хорошо придумали!
Где же теперь старая шлюпка «Молния»?
Подойдя к нашей улице, мы почувствовали знакомый запах костра и разогретой смолы.
«Молния» была поднята на высокий берег и перевернута. Около нее стоял, склонившись, дед Максимыч. Раскаленным железным крючком он водил по днищу старой шлюпки, вгоняя пек в пазы. От крючка поднимался легкий сизый дымок.
Дед Максимыч посмотрел в нашу сторону и заулыбался:
– Здорово, моряки! С привальным! Как плавалось?
– Спасибо, дедушко! Поклон от Николая Ивановича.
Дед Максимыч сунул крючок в костер и достал свою маленькую коричневую трубочку.
– Скука без дела – вот и надумал вашу посудину в порядок привести. А у меня карбас на плаву, можно ехать на рыбалку. Поедем?
– Нет, дедушко, послезавтра – опять в рейс.
– В рейс? Ну что ж, это хорошо. Море, оно здоровье дает… И к труду приучает.
– Мы на будущий год уже машинистами пойдем, – сказал Костя.
– Дедушко, а Григорий с Юроса не бывал?
– Как не бывал! Вчера от нас уехал. Он Ильку ждет не дождется. Сегодня к вечеру опять обещал быть, за товарами в город собирается. Женится Григорий.
Подходили ребята с нашей улицы, расспрашивали о рейсе, сообщали соломбальские новости. Гриша Осокин пожаловался:
– А наш «Иртыш» все еще на ремонте стоит. В море пойдем через неделю, не раньше. Но тут он оживился и сказал:
– Ребята, сегодня кино интересное! Пойдем?
– А как же! – ответил я. – Костя, пойдешь?
– Можно сходить, – согласился Костя. В этот момент я увидел мать. Она возвращалась домой из магазина. Я бросился к ней. Мама обняла меня, улыбаясь той светлой и тихой улыбкой, которой всегда встречала отца.
– Пойдемте обедать, – сказала мама.
Гурьбой мы пошли по улице, прихватив с собой инструменты деда Максимыча. Дедушка, погасив костер, тоже пошел с нами.
Я любил свою улицу. Но еще никогда она не казалась мне такой родной. Мы шли по ней как хозяева.
– А помнишь, Костя, как мы на корабельное кладбище ездили?
– А помнишь, Дим, как «Прибой» утопили?..
Мы чувствовали себя выросшими, иными, чем были два-три года назад. Жизнь наша двинулась вперед. Но детство, хотя оно было нелегким и суровым, все же казалось нам славным и дорогим. Оно было для нас дорогим потому, что в эти годы на наших глазах большевиками завоевывалась светлая жизнь, наше будущее.