От царя Апраксин повез Салтыкова к себе домой отобедать. Оставшись вдовцом, Апраксин старался в зимнюю пору всегда заполучить к себе гостя, а если можно — не одного. В Петербурге он уже слыл за большого хлебосола и добродушного, гостеприимного вельможу. Частенько у него бывал князь Меншиков, отводил душу за хмельным, не знал удержу.
Во время беседы царя с Салтыковым генерал-адмирал вспомнил об отце Федора. Из старинного боярского рода, его отец долго сидел Сибирским воеводой в Тобольске, потом правил Судным и Пушкарским приказом, был на виду у царя. Когда взяли Азов, по сути, Степан Иванович сидел там первым воеводой
и зачинателем судостроительных верфей. В Азове я сошелся Апраксин близко с Салтыковыми, присмотрелся к смышленому сыну Федору…
За обильной едой, неспешно, Апраксин расспрашивал своего тезку о делах на верфи в Олонце, особо выпытывал про иноземных мастеров.
— Англицкие мастера все знающие, трудятся на совесть, обжились, с нашими подмастерьями ладят. Токмо Броун заносится порой не по делу.
Апраксин прислушивался, прикидывал, скоро кого-то из них будет переводить на главную Адмиралтейскую верфь в Петербург…
— Нынче весть пришла из Царьграда, султан на нас войной идет, — проговорил разомлевший Апраксин, — потому вскоре отъеду я к Азову, в места тебе знакомые.
Слегка опешив, Салтыков отложил вилку. В Олонец скупо доходили вести из Петербурга. Все новости он узнавал из «Ведомостей».
Апраксин отпил вина из высокого бокала и продолжал как ни в чем не бывало:
— Ты-то государю, чаю, будешь по делу отписывать, а мне не смущайся, выкладывай все начистоту. Еще, будешь в Голландии, присмотри за нашими школярами, средь них и мой племяш Лександра — балует, по слухам… — Апраксин налил бокалы вином: — Ну, тезка, давай на посошок, когда еще свидимся.
Ни генерал-адмирал, ни Салтыков не ведали, что это была их последняя встреча в жизни земной…
Весна шла к концу, Федор уже передал верфь по описи своему напарнику и товарищу Филиппу Паль-чикову, но продолжал каждый день обходить стапеля, готовил суда к спуску на воду. В начале июня, по еще не просохшим дорогам верховой привез долго-Жданный указ генерал-губернатора Меншикова явиться в Петербург.
С князем Салтыков не один год общался на верфях, иногда с топором тесали дерева бок о бок с царем. После отъезда Петра к армии, на Украину, Александр Данилыч правил в Петербурге всеми делами.
— Нынче получен указ государя, — объявил он Федору, — сбирайся в дорогу. Ехать тебе в Данию, явиться к князю Долгорукову, он все пояснит. Король дацкий сулит суда за полцены у французов. Все выведай, отпиши государю. Поедешь для тайности через Ригу, пасс тебе Головкин изготовил на дворянина. Деньгу получи в казначействе на прогон.
Меншиков замолчал, испытующе глядя на Салтыкова, а тот без тени смущения ответил:
— Будя исполнено, ваша светлость. Меншиков кашлянул, улыбнулся. Уважал сведущих людей.
— Ты в иноземных делах наторел, но держи там ухо востро, интерес державы блюди.
Перед отъездом Салтыков прощался с Федосеем Скляевым, Наумом Сенявиным:
— Когда теперь судьба сведет.
Наум рассмеялся:
— Не горюй, Федор, мы с Захарием Мишуковым тоже завтра отъезжаем к армии. Государь затребовал. Переправы там многие учинять через реки великие надобно, струги ладить для войск.
Прибыв на верфи в Тавров, Апраксин ужаснулся. Наступила пора половодья, а блоки стапелей с построенными кораблями сиротливо торчали на берегу в десятках метрах от уреза воды.
— Нынче Дон-батюшка осерчал, не хочет пускать кораблики в море, — разводил руками адмиралтейский мастер.
Апраксин чесал затылок: «Чем воевать с турком? Прошлым годом старые кораблики сожгли, а новых не станется».
Как гигантские истуканы, замерли на берегу вось-мидесятипушечные корабли. Жаль было угробленного времени, денег и сил.
— Что поделаешь, — насупившись, отводил душу Апраксин в разговоре с Крюйсом, — не все в нашей воле. Хотя государь и гневается на меня, но совесть моя чиста.
Неторопливо прохаживались они вдоль пристани, где ошвартовались две новые шнявы, шесть скампавей. Поодаль, на стремнине, покачивались на якорях два недостроенных линейных корабля.
— Отъеду я в Таганрог, — продолжал Апраксин, — там кораблики настропалю, к Азову подамся. Кубанские татары, не дай Бог, нахлынут. Впрочем, там комендант надежный, полтавский генерал Келин. Комплектуй кораблики и спускайся к морю.
Не ровен час, турки объявятся.
Две недели Крюйс с капитанами собирал экипажи из рекрутов. Разводили испуганных новобранцев по палубам, боцмана линьками загоняли их на ванты, заставляли карабкаться на салинги и марсы, разбегаться по реям. Тряслись руки, дрожали колени. Кто-то падал, зашибался. На якорях, в тихой заводи, кое-что получалось…
Пока держалась вешняя вода, Крюйс повел небольшой отряд к Азову. В июне на рейде Таганрога Апраксин с тоской осматривал суда.
— Срам какой-то, — бурчал он, — с дюжиной таких корабликов только и обороняться от турок, отстоять завоеванное.
— Не плошай, господин адмирал, — успокаивал Крюйс, — у нас в резерве лихие казаки на лодках. Дай мне побольше мушкетов.
Апраксин уехал в Азов, а Крюйс выслал в дозор две бригантины и десяток казацких лодок…
После полудня 2 июля разомлевшего от жары
Крюйса поднял с койки раскат пушечных сигналов с дозорной бригантины. На его палубе стоял прибывший накануне Апраксин.
В гавань неслись казацкие гички, поодаль, не спеша, под веслами, с обвисшими парусами, втягивались бригантины. Вдали на взморье, лениво шевеля парусами, медленно, один за другим, выплывали турецкие корабли.
— Тридцать два вымпела. — Апраксин протянул подзорную трубу Крюйсу. — Собрались-таки, окаянные, супротив нас. Полторы дюжины линейных кораблей и дюжина галер. — Апраксин окинул взглядом небосвод: голубая лазурь без единого облачка. — Авось Господь Бог поможет. Ветра покуда не предвидится.
Две недели безветрия прошли относительно спокойно. Турки явно не спешили, выжидали, но казаки не выдержали. Заметив как-то утром отбившуюся турецкую фелюгу, бесшумно выскочили из засады в камышах, захватили первую добычу.
Турецкий капудан-паша все же решил проверить русскую оборону. На рассвете его галеры подкрались к внешнему рейду Таганрога. Передвигались ощупью, фарватера турки не знали.
Но Апраксин давно наблюдал за каждым шагом неприятеля. Утром посвежело, наконец-то потянуло с верховьев Дона.
— Вызвать командиров, — распорядился Апраксин.
Прямо на палубе, у трапа, начался короткий совет.
Спустя полчаса навстречу туркам, набирая ход, двинулся пятидесятипушечный корабль под командой Крюйса и с ним три шнявы. Турецкие галеры не стали испытывать судьбу. Развернулись на обратный курс, удрали в море. Отошли к горизонту. Капудан-паша продолжал выжидать, осторожничал. Еще не известно, сколько вымпелов в Азове, — вдруг ударят с тыла. Пока же у него одна цель — попытаться задержать русских у Таганрога. Турецкая эскадра подошла ближе к берегу, с кораблей спускали шлюпки, готовили десант. Цепко следили за малейшими движениями противника сигнальные матросы, вахтенные офицеры на русских кораблях. Апраксин предупреждал каждый маневр неприятеля, замаскировал на берегу войска,батареи.
Не успели турки ступить на берег, шквал картечи обрушился на них из укрытых кустарником пушек. Выскочила пехота с примкнутыми штыками, ударили лихие казаки.
Поспешили янычары на корабли, оставляя убитых. Эскадра турок ушла в море.
Апраксин наблюдал за их маневром, кивнул Крюйсу:
— Бери пять вымпелов и припугни турок. Токмо далеко не суйся, но дай им знать нашу прежнюю хватку.
Турецкая эскадра, не ввязываясь в бой, ушла далеко за горизонт, и неделю турки не приближались к берегам.
Неожиданно ранним утром Апраксина разбудила пушечная стрельба. Выскочив на палубу, он нахмурился. Издали, распустив паруса, приближалась турецкая эскадра. Пушки палили беспрерывно, но ядра не вспенивали воду.