Удрученные Ватранг и Лилье на следующий день покинули Гангут. А где же некогда заносчивый и самонадеянный четвертый шаутбенахт, Таубе? Едва заслышав о случившемся в Рилакс-фиорде, не дожидаясь распоряжения старшего флагмана, он попросту сбежал от Аландских островов, уведомив об этом Ват-ранга: «Должен всепокорнейше высказать, что для предупреждения обычной коварности нашего врагаи его быстрого движения вперед было бы, целесообразно обосновать свои позиции на шведской сторонеблиз Фурузунда… Предполагаю, что вы, по всей вероятности, не будете иметь ничего против, если я припервом благоприятном ветре уйду отсюда, тем более, что жители всей этой местности уже бежали».
Печаль и уныние царили в стане поверженного неприятеля. Чем-то напоминало это состояние шведов в дни минувшие, после позорного поражения под Полтавой. Те же хвалебность и неколебимая уверенность в своем превосходстве над русскими моряками в начале кампании. Полная растерянность и необъяснимый страх после первого же сражения.
Как и подобает, сердце русских моряков перепол^ нила радость заслуженной победы. Выразителем общего ликования стал Петр. С юных лет одержимый страстью к морскому делу, он, не откладывая, делится значимостью происшедшего исторического события с россиянами. Минул всего день, и в новую столицу с первой реляцией о виктории спешил капитан-поручик Захар Мишуков. «Из флота от Гангу та 1714года, июля 29, коим образом Всемогущий Господь Бог Россию прославить изволил, ибо по многодарован-ным победам на земле ныне и на море венчати благоволил, ибо сего месяца в 27 день шведского шаутбе-нахта Нилъсона Эреншильда с одним фрегатом, шестью галерами и двумя шхерботами, по многом и зело жестоком огне у Гангута, близ урочища Рилакс-фиорд взяли; правда, как у нас в сию войну, так и у алиртов38 с Францией много не только генералов, но и фельдмаршалов брано, а флагмана не единого, и токо с сею, мню, николи у нас не бывавшею, викто-риею вас поздравляем, а сколько с помянутым шаут-бенахтом взято офицеров, матросов и солдат и прочего, також что наших убито и ранено, тому при сем посылаем реестр и реляцию купно с планом, который извольте немедленно напечатать и с сим посланным довольное число отправить к Москве и по губерниям, о чем он сам скажет».
Собственноручно сочиняя реляцию о победном исходе сражения, Петр спешил поделиться радостными чувствами с россиянами. Лапотная Русь еще только продирала очи от вековой спячки. Неведомы были люду, не только простому, но и многим именитым фамилиям, цели прежних царских потех на воде.
Но вот теперь царь оповещал о виктории на малознакомом для народа заливе Балтики Финикусе над грозным соперником.
Петр, перед глазами которого и под его началом развернулась битва на воде, упивался радостью вдвойне от одержанной победы и пленения шведского флагмана, равного себе по воинскому званию.
На памяти царя, не раз побывавшего за пределами России, такого в Европе не бывало.
В прошлом веке морская сила Швеции выступала в союзе с английским флотом. Шведские эскадры держали в кулаке всю торговлю на Балтике. Пленяли союзные державы — алирты — и генералов, и фельдмаршалов, но флагманов ни разу. И вот русским морякам, первым в Европе, сдался в бою шведский адмирал…
Первая победная реляция ушла в Петербург, а галерный флот залечивал раны, полученные в сражении, приводил в порядок суда, на ближайший остров свозили тела погибших воинов, переправляли раненых в Твермине.
Наконец от Сиверса прибыл курьер к генерал-адмиралу:
— Неприятельская эскадра покинула рейд у Гангута.
Сидевший рядом Петр велел курьера задержать:
— Нынче же, Федор Матвеевич, съеду на Гангут с генералами. Надобно у Гангута крепость соорудить на берегу надежную. Отныне сие место нашей кровушкой окроплено и навечно будет нашенским.
— Мнится, Ватранг на это место более не польстится. Тревожит, куда он подевался? Не к Ревелю ли направился? — с некоторым беспокойством спросил Апраксин.
Петр на этот раз не раздумывал:
— Там Лилье хвостом крутил и отскочил. Навряд ли Ватранг по его следам двинется.
— Дай-то Бог, Петр Лексеич. В таком случае и нам не грешно отпраздновать помаленьку викторию. Вой наши морские живота не берегли, сам видел.
— Добро, и я о том думку таю. На субботу готовь молебен, обед, салютации. Об убиенных не позабудь, святое дело. Сиверса снаряди апосля с трофеями в Гельсингфорс. Беречь их надобно пуще прочего.
По неписаным воинским законам битва считается законченной, когда останки погибших предадут земле.
На соседнем небольшом островке, в Рилакс-фиор-де, в братской могиле похоронили россияне своих со-отичей, павших в бою. По обычаю, как водится, отслужили панихиду, склонили знамена, проводили в последний путь ружейным салютом…
На рейде ожидала гостей празднично разукрашенная флагами, нарядная галера генерал-адмирала «Святая Наталья». Вокруг нее в развернутом строю полукружьем стояли на якорях больше сотни галер и скампавей. Перед фронтом русского галерного флота на якорях расставили взятые в плен шведские суда, в том ордере, как они начинали сражение. Как и положено, на плененных судах развевались русские Андреевские флаги с голубым крестом по диагонали. Под ними как-то уныло выглядели приспущенные шведские флаги и вымпелы.
Празднества открылись торжественным молебном на «Святой Наталье».
Отслужив молебен, священники убирали аналой, уступая место праздничному столу, а рейд огласили залпы победного салюта.
Первой троекратно выстрелила пушка на царской скампавее. Петр сам поднес фитиль к затравкам. Еще не расселся дым, а в ответ борта сотни судов загрохотали, отвечая флагману. Мало того, любил царь огненные потехи. Пороховой дым окутал флотилию, а вслед пушкам защелкали «мелкие ружья», пистолеты, мушкеты. Отводили душу после пережитого экипажи галер.
Окончив пальбу, офицеры, матросы и солдаты направились к праздничным столам, уставленным вином и угощениями.
На «Святой Наталье» собрались флагманы, генералитет, бригадиры, полковники. По правую руку от царя расположился генерал-адмирал, по левую — генерал Михаил Голицын.
Застолье открыл, как и прежде, царь:
— Други мои, николи у нас не бывало виктории, подобной нынешней. Наипаче одержана она над превосходным неприятелем, а пуще того и взят в плен флагман. Почитаю сие знамением равным славою Полтаве. Тому зарок был и благословение Господа нашего Бога! Виват!
За первой чаркой пошли вразнобой последующие. Апраксин после первого бокала хрустел огурчиками, удивляясь:
— Отколь, Петр Лексеич, ты приволок оные?
— Позабыл? Наутре бригантина из Ревеля прискакала.
— Так что ж с того? — не сразу понял Апраксин.
Улыбаясь, Петр достал из-за обшлага сложенный листок:
— Чти.
Апраксин понюхал листок, тоже улыбнулся понимающе:
— Стало быть, от Катерины Лексеевны.
«Друг мой сердешный господин контр-адмирал,здравствуй на множество лет, — читал вполголоса, усмехаясь, генерал-адмирал, — посылаю к вашей милости пол пива и свежепросоленных огурчиков; дай Бог вам оное употребить во здравие.
Против 27-го числа сего месяца довольно слышноздесь было пушечной стрельбы, а где она была: у нас или где инде, о том мы не известны, того дня прошу уведомить нас о сем, чтобы мы без су мнения были».