Весть о высадке русских на побережье Швеции достигла Стокгольма. Далеко, за тысячу верст от столицы небольшой городок Умео, но у страха глаза велики. Завтра, быть может, русские появятся в стокгольмских шхерах.
Все бы ничего, да на обратном пути в финских шхерах октябрьский шторм разметал скампавеи Головина. Буря разбила в щепки пяток галер. Море похоронило семь десятков солдат и матросов…
Осень подходила к концу. Хлопья первого снега укрыли скалистые холмы шхерных островков, прибрежные каменистые отмели. Соприкоснувшись со свинцовыми волнами, снежинки тут же исчезали.
Генерал-адмирал заканчивал кампанию, собирался в дальнюю дорогу в Петербург по суше.
— Принимай, Михал Михалыч, под свою руку галерный флот. — Апраксин передавал бразды правления Голицыну. — Поспеть бы в столицу, небось там уже справили викторию.
8 Петербурге празднества шли к концу. Второй месяц веселился народ на улицах, площадях, в кабаках.
Три месяца минуло с того дня, как Захарий Мишу-ков доставил губернатору Меншикову весть о Гангут-ской виктории. В тот же день столица откликнулась салютацией из «всех пушек». Петр, покинув на Алан-дах флот, на скампавеях перешел в Гельсингфорс. Командуя Ревельской эскадрой, попал в жестокий шторм у Березовых островов. Но моряки выстояли, обошлось без потерь.
9 сентября пятерка позолоченных галер, разукрашенных коврами, флагами, вошла в устье Невы, следом буксировали шведские трофеи.
По обоим берегам выстроились войска. Толпы народа, пушечные залпы приветствовали победителей.
В Петропавловский собор поместили шведские знамена, отслужили благодарственный молебен. Под пушечные залпы царь направился в Сенат и, поклонившись, подал князю-кесарю Ромодановскому рапорт о морской победе и реляцию генерал-адмирала.
Прочитав вслух рапорт и реляцию, князь-кесарь встал и произнес:
— Здравствуй, вице-адмирал, — и торжественно вручил царю патент на новый чин.
Приняв от князя-кесаря патент, Петр взволнованно ответил:
— Господь Бог Россию прославить изволил, ибо, по многим дарованным победам на земле, ныне и на море венчати благоволил. Сия виктория Полтаве подобна, токмо морская.
И здесь произошло характерное не для царской особы, но свойственное Петру событие. Выслушав поздравления присутствующих, новоиспеченный вице-адмирал быстрым шагом вернулся на свою галеру, стоявшую впритык к берегу. Легко взбежал по сходням. На мачте взвился вице-адмиральский стяг, и раздались залпы приветственного салюта в честь нового флагмана российского флота.
Празднества продолжались за торжественным обедом во дворце Меншикова. Рядом с собой Петр усадил Эреншильда. От внимания иностранных послов не ускользнула доброжелательность царя. Один из них, голландский посланник барон де Би, заметил, что «трудно описать, до какой степени царь выхвалял Эреншильда за его геройское сопротивление и старался утешить его в несчастье, несколько раз пытаясь уверять его в своем уважении и повторяя ему, что он не будет терпеть у него ни малейшего стеснения».
Не забыл царь и пленных шведских офицеров, пригласил их на обед, усадил за отдельный стол.
Наступил вечер, и берега Невы расцветились фейерверками. На шведских судах засветилась надпись: «Уловляя уловлен». Пять дней с размахом веселился народ. Всем офицерам вручили награды — золотые медали на цепочке, рядовым — серебряные, с надписью «Прилежание и верность превосходят силу». В честь дня победы церковь по просьбе царя объявила 27 июля днем Святого Пантелеймона. Отныне эта дата навсегда вошла в церковные праздники России…
В столице было объявлено, а затем и разнеслось по всей державе:
«Государь пожелал почитать Гангутское сражение наравне с Полтавским».
Закончились празднества, и не мог не заметить царь во время торжественных обедов, как исподволь льстиво и подобострастно, более, чем прежде, стали обращаться к нему иноземные послы морских держав Англии, Голландии, Франции. Да и сам вице-адмирал теперь впервые почувствовал и зримо обнаружил влияние русской морской силы. В завершение минувшей кампании парусный и галерный флоты на Балтике, по сути, без всякого препятствия совершают плавания. Правда, пока вблизи своих берегов, пробираясь зачастую шхерами, но уже нога русского солдата ступила на шведскую землю…
Мало еще парусных кораблей. Салтыков просит денег для расплаты за покупки, в Адмиралтействе предстоит спуск на воду нового 54-пушечного корабля «Шлиссельбург». Его надо достраивать, закладывать новый. А казна пуста… В повседневных заботах иногда ускользают из внимания потоки денег в державе, а ловкачи тут как тут, набивают мошну.
«Ну погоди, Алексашка, я тебя проучу…»
Как было заведено, большим торжеством и застольем отметили в Петербурге спуск «Шлиссельбурга».
Поднимая бокал в честь новорожденного судна, царь повернулся к Меншикову:
— Знаю, Александр Данилович, всем ты славен и не беден. Нет у тебя одного богатства, морского. — Царь лукаво подмигнул ничего не понимающему Меншикову. — Потому дарю тебе, Алексашка, нашего младенца «Шлиссельбурга», холи его, обхаживай
и доведи до ума.
В зале воцарилось молчание, только теперь Мен-шиков понял суть «подарка».
— Государь, великое тебе спасибо за славный подарочек. В том слово даю, что обустроен будет младенец на славу.
Не ускользнула царская «щедрость» от внимания английского посла Джорджа Мекензи.
«Как только корабль сел на воду, его величествуугодно было объявить, что он дарит его князю Меншикову, который хорошо понял смысл такого подарка; его светлость, как я слышал, чтобы отблагодаритьза оказанную милость, тут же обещал не жалеть издержек на снабжение корабля и экипажем и украшеныями и заявил, что постарается его сделать лучшим из54-пушечных кораблей русского флота».
Отзвуки Гангута донесли наконец до сознания Карла XII плачевное состояние его королевства. Рухнула последняя надежда. Дырявым оказался морской щит на Балтике. Достал-таки царь до шведской землицы. Карл то и дело натравливает султана на Россию.
Тот послушался его советов и наущения французов, объявил новую войну русским. Но попал впросак. Война так и не состоялась. Царь и ухом не повел, только приказал Шереметеву быть наготове.
Озлобленный султан приказал силой выдворить короля из Бендер. Тот отказался, и турки осадили в крепости остатки шведского войска. Полтыщи янычар полегло, шведов разгромили, сопротивлявшегося Карла взяли в плен. Без четырех пальцев на руках, кончиков носа и уха его заключили в замок подле Адрианополя и содержали там под караулом. Теперь он никому не мешал, и о нем позабыли.
Слезное письмо от Ульрики с отчаянной просьбой вернуться домой — русские вот-вот появятся у стен Стокгольма — возымело действие. Он вошел в историю под фанфары, а покидал ее через черный ход, тайком…
Переодевшись, с одним верным слугой, темной ночью Карл бежал из плена. Целый месяц через Австрию, Мекленбург, Померанию добирался он до осажденной крепости Штральзунд. Появление короля обрадовало, но не особенно вдохновило защитников крепости.
Теперь он регулярно получал почту из метрополии. Корабли флота своевременно снабжали 121-тысячный корпус. Читая письма и донесения, он, усмехаясь, с удивлением узнал, что русский царь весьма благостно относится к пленным шведам. Кредо шведского короля осталось неизменным. С неприятелем следует поступать по своей воле, а не по сен-тиментам…
Возвратившийся в столицу Апраксин с огорчением докладывал о понесенных утратах в схватке с морской стихией.
— Сколь шведы не смогли нас обессилить на море, то непогода и штормы унесли, Петр Лексеич. Два десятка галер да скампавей потеряли в осенних бурях. Солдатиков и матросов сгинуло около трех сотен человек.
Петр благодушно успокоил:
— Слава Богу, Федор Матвеич, што малым убытком отделались.
Апраксин закашлялся:
— А то еще, Петр Лексеич, Бутурлин на швецкой землице побывал, пленных русаков наших вызволял. Яко скотину содержат в неволе. В рубищах и язвах ходят, голодом их морят, мрут.