Прошло много лет. Бакута плавал уже на другом пароходе, но ему ни разу не удалось побывать в Неаполе. Однажды, лет десять спустя, когда его пароход как-то зашел за грузом в Марсель, Бакута узнал, что в город прибыла знаменитая итальянская певица. Бешеных денег стоил билет, но разве это могло остановить его? И вечером он сидел в первых рядах. Каковы же были его радость и изумление, когда в певице, под шумные овации публики вышедшей на сцену, он узнал Джанину!
— Концерт кончился, я купил богатейший букет цветов, — увлеченно рассказывал Бакута, — отправился за кулисы и передал его через горничную с запиской: «Прошу принять. Поклонник вашего таланта, неизвестный скиталец морей». Цветы унесли, я ждал, и вот раскрылась дверь, и Джанина вышла. Она осмотрела меня с ног до головы, а возле нее во фраках и цилиндрах вертелись князья, графы и бароны.
— Кто вы? — спросила она и, задрав голову, скривила губы. — Что вам здесь надо, дорогой?
Я стоял, скрестив руки, стоял, как изваяние, и молчал. Она бросила мне под ноги букет, а я все молчал и смотрел на нее, пока графы и князья не подхватили ее под руки и не увели.
Она ушла, а я все еще стоял, потом с той же горничной я послал ей вторую записку. Горничная ушла, а я исчез. Вот что я писал Джанине:
«Один моряк помнит ангела-малютку в лохмотьях на улице Неаполя. Он любил ее, как родную дочь, и, скитаясь по морям, он видел ее волшебное лицо в кошмарных морских бурях. Он любил ее, как дочь, но теперь нет у него больше дочери, и, пускаясь в далекое плавание, он навсегда, навеки забудет Джанину». Каково? Бакута, когда захочет, любого писателя спрячет в карман бушлата!
— Что же было дальше? — вне себя от любопытства, торопили его Андрей и Нина.
— Дальше? — вяло, с деланным безразличием переспросил Бакута. — А что же могло быть? В ту же ночь мы уходили из Марселя. Отходные флаги, последний гудок, убираем трап, и в последнюю минуту на набережную влетает фаэтон. Женщина в черной вуали подбегает к причалу, но уже слишком поздно. Тогда, упав на колени, ломая руки, она кричит: «Синьор Бакуто, синьор Бакуто, вернитесь!» Она срывает с себя кольца, жемчуга и бриллианты, умоляя меня остановить пароход. А я — стою на борту, скрестив руки, немой, как статуя.
— Да, — сокрушенно опустив голову, закончил Бакута, — была когда-то и у меня дочь…
… Дни шли за днями, месяцы за месяцами, Бакута не унывал, но он заметно поседел, меньше пел и за последнее время, если Нина и Андрей спали по ночам, разговаривал вслух с самим собою или с воображаемым собеседником. Чаще всего он беседовал со штурманом Головиным.
— Разрешите доложить, — густым басом рапортовал он в темноте, — все в порядке, товарищ штурман. Команда в отличном состоянии.
Сначала Нина и Андрей пугались этих ночных разговоров, но потом привыкли и уже не просыпались, слыша сквозь сон монотонный голос старика. Порой он воображал себя вернувшимся на родину.
Тогда он мысленно шагал по Кремлю и говорил с товарищем Сталиным.
— Честь имею представиться! — гремел боцман. — Моряк дальнего плавания, боцман Иван Бакута.
В следующую минуту он растроганно гудел:
— Благодарю сердечно, чувствую себя превосходно и готов плавать на полный ход.
— Нет, — промолчав с секунду, почтительно отказывался он наконец, — учиться я уже стар, а такой высокий пост по недостатку образования принять не могу. Однако, боцманом могу плавать, а если нужно, и воевать!..
Так минуло полгода. Ночью 15 мая трое пленников готовясь ко сну, по обыкновению, слушали Бакуту.
— Еще день прошел, — рассуждал боцман, — кто знает, что может случиться. Вдруг раскроется дверь…
Бакута не закончил фразы. Тяжелая железная дверь задрожала, с лязгом и грохотом упал засов. Дверь распахнулась, и знакомая высокая фигура показалась на пороге. В первое мгновение моряки не узнали Алендорфа, настолько изменился этот человек. Судорожно дергалась его голова, раскрытым ртом он хватал воздух; и, не в силах вымолвить ни слова, пошатнувшись, он упал, уронив фонарь.
Бакута сделал шаг и застыл на месте. Цепкими пальцами Алендорф схватил его за колени.
— Спасите… спасите, — в ужасе озираясь, закричал он, — спасите меня… и я ваш раб!
Глава восемнадцатая
Последние минуты
В смертельном страхе Алендорф трясущимися руками цеплялся за боцмана.
— Боже, что они натворили! Проклятые, мерзкие обезьяны! Они хотят потопить меня, как крысу!
Бакута с омерзением отступил назад, но как ни силен был боцман, он не мог оторвать от себя цепких и скользких пальцев потерявшего рассудок немца. Озираясь на двери, вздрагивая от каждого звука, Алендорф воскликнул:
— Они намерены уничтожить крейсер… чувствуете? Мы плывем, плывем. Они отведут крейсер на глубокое место и… потопят.
Каюта плавно качалась. Корабль несомненно двигался. Непонятный шум и крики донеслись издалека.
— Кричат, — прислушавшись, прошептал Алендорф. — Смерть!.. Смерть!..
На секунду отпустив боцмана, он опасливо прикрыл дверь и, всхлипывая и задыхаясь, сбивчиво объяснил:
— Кто-то плывет сюда из Сан-Франциско. Американский пароход идет к острову. Японцы… Подлые предатели: они хотели скрыть от меня свои намерения! Но я знаю, командир не может допустить, чтобы американцы обнаружили базу, и… он уничтожит крейсер… Вчера он приказал разрушить ход с острова, а сегодня с утра приготовили две подводные лодки. Они сейчас открывают кингстоны![5] — завопил Алендорф. — За что? Мой бог! Господин Бакута, за что я должен умереть? Я не виновен в вашей участи, я только служил, служил за деньги! Помогите мне!.. Мы здесь — единственные европейцы. Спасите меня — и вы спасете себя! Одному мне ни за что не выбраться из этого ада!..
— Перестань гудеть, — угрюмо прервал его боцман. — Точно ли тебе известно, что они…
— Потопят! Сегодня, сейчас же… клянусь вам! О-о, от меня ничего не скроется!
— Как же люди?
— Люди?.. О-о, вы еще способны о ком-то думать! Два часа назад почти всех солдат согнали в трюм. Им ни за что не выбраться оттуда. Корейцы заперты в своем кубрике…
— Офицеры?
— Не сомневайтесь, они имеют все возможности для спасения.
— Но мы же под водой?..
— Господин Бакута, — взмолился Алендорф, — для того, чтобы все объяснить, нужно время. Для нас дорога каждая минута. Скорее за мной! В любую секунду…
Боцман жестом приказал ему замолчать. Внезапно Бакута почувствовал странное ощущение, как будто кто-то прикоснулся к его ногам. Отстранив Алендорфа, он склонился над брошенным фонарем, и на лице его появилось выражение мрачной тревоги. Из-под дверей, змеясь и растекаясь, с тихим шелестом поползла тонкая полоска воды. Каюта раскачивалась, и вода быстро проникала под койки.
— Гибнем! — точно подхлестнутый, вскочил Алендорф и рванул дверь.
Из глубины коридора в каюту ринулась бурлящая струя воды. Не задумываясь, боцман подхватил под руки Нину и Андрея и двинулся вслед за Алендорфом. В одну минуту вода дошла им до колен, и, спотыкаясь, держась за стены, моряки шли в темноте, ничего не видя перед собой. Крики и вопли слышались уже совсем близко. Еще несколько шагов, и в смутном, еле различимом зеленом свете моряки остановились перед входом в главный зал управления, напоминавший ангар.
Лунный свет падал сквозь прозрачный купол. Корабль быстрым ходом стремительно несся под водой. Казалось, он сейчас вылетит на поверхность. Но стоило бросить взгляд вниз, чтобы понять, что крейсер обречен на гибель. Внизу, там, где извивались трубы воздухопроводов, где всегда на ночных работах фиолетовые прожекторы освещали безжизненные, сгорбленные фигуры корейцев, сейчас все было затоплено. С отчаянными криками в воде барахтались десятка два японских солдат. Ныряя и захлебываясь, они пытались плыть.