— А это создание, — Брум указал на Зою, — Грозовая ведьма, или каким еще воплощением скверны она стала. Ни у кого не должно быть такой силы.
— В генерале нет скверны, — нахмурился Бари. — Только часть первородного хаоса, и то не весь хаос, не такой, как в моей сестре, — он глянул на Луну.
— А вы вообще кто такие? — злился Брум, осматривая Мироновых, — и какое вы имеете право выступать на стороне Равки?
— Я — Луна Миронова, носитель первородного хаоса, защитник миров и продолжатель династии Мироновых. Мое предназначение — оберегать мир от скверны и проявлений пустоты, моя прямая обязанность — хранить хаос и помогать людям, — она глянула на Бари, кивая.
— Я — Бари Миронов, носитель задатков творения, созидатель и продолжатель династии Мироновых. Мое предназначение — оберегать мир от скверны и проявлений пустоты, моя прямая обязанность — нести созидание и помогать людям, — продолжил Миронов.
— Мы разрушитель и созидатель, — заключила Луна. — Я могу разрушить любую страну и континент, а мой брат — отстроить его заново. Наша сила не используется в политике, но нам необходимо защитить наследие хаоса и творения. А точнее тех, кто несет в своей душе и помыслах творение и разрушение. Мы будем защищать гришей, — она еще раз окатила ледяным взглядом Брума, на этот раз он неуверенно сглотнул, косясь на принца, но тот оставался спокоен.
— Простите мою бестактность, — вмешался Хайрем Шенк, керчийский посол, который когда-то распивал с князем Крыгиным его великолепное вино, а потом отказал Равке в помощи. — Но можете ли вы вообще говорить от имени Равки, Николай… кто бы вы ни были?
Зал дружно ахнул. Это был вовсе не тот вежливый намек на происхождение Николая, которого все ожидали. Это было неприкрытое оскорбление — месть за то, что Равка помогла земенцам сохранить их торговые пути и передала Керчии технологию, которая теперь ничего не стоила.
========== Часть 21 ==========
Луна постаралась скрыть свою нервозность. Она верила в мужа, он всегда находил выходы из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Но сейчас она переживала. Даже не столько за него самого, сколько за все его старания, весь проделанный труд, все его реформы, все нововведения, изобретения. Луна мало что смыслила в самодержавных правителях. На ее родине такого не было, был парламент, избираемый из простого люда. Они сами решали, что им необходимо сделать, рассматривали с разных сторон одну проблему, обмусоливая ее как только можно. Но Николай — король, вся власть сосредоточена у него, он сам решает, что и как должно происходить. Но он тот правитель, который желает добра своему народу, а не самому себе. Может именно такой король и нужен был его стране?
Сейчас же все это могло быть закопано под слоем недоверия и глупых вопросов наследственности. Луна скосила взгляд на своего мужа. Но Николай лишь улыбнулся.
— Я — тот человек, который все еще носит корону с двуглавым орлом, и тот демон, который только что разгромил врагов на поле боя. Обращайтесь, если снова понадобится освежить вашу память.
Но Брум уже ухватился за предложенный шанс.
— Мы отказываемся признавать этого бастарда, самозванного короля правителем Равки. Он не может выступать от имени своей страны, если не имеет никаких прав на ее трон.
— Может быть, и так, — угрюмо заметил земенский посол. — Но кто вы такой, чтобы говорить от лица Фьерды? Почему мы не слышим наследного принца вашей страны?
Последовала продолжительная пауза, во время которой все взгляды обратились к принцу Расмусу. У принца был решительный, четко очерченный подбородок и удивительно полные губы. Он пожал плечами.
— Кто будет править Равкой, решать равкианцам, — протянул он. — А я пришел сюда, чтобы заключить мир.
— Что? — вырвалось у пораженной девушки, что по донесениям и должна быть Ниной.
Но ее удивление не шло ни в какое сравнение с яростным неверием на лице Брума.
— Это не… Мы договорились…
— Мы? — переспросил принц, вперив в него жесткий взгляд голубых глаз. — Мы — это Фьерда. А вы — всего лишь военный командир, который не может удержать под контролем своих собственных солдат. Скажите-ка, если мы вернемся на поле боя, вы уверены, что ваши солдаты согласятся поднять оружие против женщины, которую считают святой?
Луна осталась благодарна этому принцу, что он корректно опустил ее силы. Ведь ее не нарекли святой, значит можно и не упоминать. Она снова недовольно прошлась взглядом по этим дрюскелям. Ее волчья натура была задета. Эти сосунки посмели называть себя волками, посмели взять символику волка и приручить настоящих волков. Хотелось вызвать каждого на бой и, превратившись в зверя, переломить им шею острыми клыками. Больше всего конечно же бесил этот напыщенных петух с отвратным шрамом на лысой башке и взглядом грозного политика. Но мальчишка правильно поставил его на место — он посмел приручать волков, указывать им, что есть и как охотиться, но он упустил из виду, что сам является псом власти.
Ноздри Брума гневно затрепетали.
— Согласятся, или я вырежу сердца из их груди.
— Своими собственными руками? — Принц Расмус окинул дрюскелей взглядом, а затем указал подбородком на телохранителя рядом с собой. — Ну что, Йоран, ты поднимешь оружие против своих братьев? Станешь вырезать их сердца во имя Фьерды?
Юный дрюскель покачал головой.
— Никогда.
Луна не смогла скрыть поднятой брови. Неужели эта странная политика с показательными выступлениями «святых» реально так сильно подействовала на них? Сероволосая не могла этого понять. Они искали защиты у давно померших гришей, которые имели, судя по историям, достаточную часть первородного хаоса, чтобы, если не продолжить династию и обучение Мироновых, то хотя бы суметь уберечь этот мир от скверны. Но вместо этого они зачастую сами выпускали скверну. Луна не была согласна с этой политикой, но и не могла отрицать, что она дает результаты. Брум пристально уставился на него.
— Значит, ты — предатель и будешь болтаться в петле.
Несмотря на высокий рост, пареньку вряд ли было больше шестнадцати. И все же он не дрогнул.
— Лучшего я и не заслуживаю, — сказал телохранитель принца. — Я совершал ужасные преступления во имя своей страны, поскольку верил, что делаю все это ради спасения души Фьерды. Так что вешайте меня. Я умру с честью, хоть и не жил с ней.
Лицо Брума залила нездоровая краснота.
— Я не позволю лишить свою страну права защищать свои границы и независимость лишь потому, что несколько наивных юнцов попали под действие чар проклятых ведьм. — Он ткнул пальцем в Зою. — Эта женщина не святая. Она ходячая скверна. Эти двое, — он указал на Мироновых, — такие же, как и она. И этот мужчина, — распалялся он, повернувшись к Николаю, — такой же нечистый. Дайте слово свергнутой королеве. Она — свидетель того, что он не королевской крови по происхождению.
Свекровь. Странная мысль пронеслась в голове Луны. А ведь и правда: это первая ее встреча хоть с какими-то родственниками Николая. Точнее она уже видела его отца, видела Магнуса Опьера. Наверное, сложись все по-другому, и Николай бы был счастлив в небольшой семье предпринимателя. Они были невероятно похожи. Но Магнус был старше, он был измученнее, он был таким же хитрым лисом, как и сын, а еще в нем билось такое же честное и доброе сердце. Оказалось, что во время бомбежки Ос Альты он пытался помочь, пытался предупредить. И сейчас он где-то далеко в Новом Земе, там, куда его отправила Луна с рекомендацией к одному фермеру Колму Фахи, которому нужны помощники на ферме и в торговле.
— Мы выслушаем то, что она хочет нам сообщить, — поддержал Хайрем Шенк.
— Нет, — возразил Николай.
Луна повернула голову в его сторону, желая увидеть в его глазах озорную веселость и тот самый взгляд, означающий, что у него все под контролем. Но увидела лишь смирение и принятие. А потом легкую улыбку на губах. Сердце неприятно екнуло, он задумал что-то неладное.
Николай повернулся к своей матери. Королева болезненно и виновато смотрела на сына, переводя взгляд на Луну, которой было почему-то просто жалко старушку. Она была женщиной, которой хотелось любви, и пусть она нашла ее не в собственном муже, но в достойном человеке. Луна это знала. Потому что итог их союза, их любви стал человек, которого сероволосая сама любила всей душой, который был в сотню раз лучше любого рыцаря, моряка, изобретателя, короля. Для нее он был всем, и она ни миг не жалела об этом.