— Не смей болтать глупости! — воскликнула я. — Полиция знает, что он просто упал, и все тут!
Лорел была страшно довольна — она все-таки вывела меня из себя. Не беспокоясь больше о том, что я ее прогоню, девочка с важным видом кивнула.
— Нет-нет, я не верю, что это вы его спихнули, как в городке поговаривают. Но кто-то его точно толкнул. Мисс Миранда, а вы верите, что зло может носиться в воздухе, как морской туман? Его нельзя пощупать и прогнать прочь тоже нельзя, разве что сильный ветер подует, но все равно он тут и за ним не видно, куда идешь. Вы такого не чувствуете, мисс Миранда? А я чувствую, и Люцифер тоже. Самое плохое — когда не знаешь, с какой стороны зло подкрадывается.
Она почти убедила меня, юная пророчица, потому что я словно кожей ощущала в воздухе миазмы зла. На свой лад Лорел была не по годам мудра. А может быть, наоборот, это была мудрость ребенка — ребенка, росшего без любви и заменившего чувства рассудком. Возможно, я сама была еще достаточно молода, чтобы это понять, и потому не стала смеяться над девочкой.
— Послушай, — предложила я, — если ты узнаешь или услышишь что-нибудь действительно важное — не просто болтовню о привидениях, — сразу беги ко мне и расскажи. Обещаешь? Обещаешь, что скажешь мне раньше всех остальных? Наверное, неразумно было показывать ей, насколько всерьез я приняла ее слова. Девочка немедленно преисполнилась собственной значимости, напыжилась, словно чайка, чистящая перья, и принялась ломать комедию. Подтянув колени к подбородку и закрыв глаза, Лорел прошептала с подвыванием, словно в трансе:
— Я и сейчас его чувствую. Оно близко — очень близко. Языками тумана к нам подкрадывается зло. Если мы вдохнем его, то задохнемся и умрем. Оно так близко, что…
Рядом с нами о скалу щелкнул камешек, и мы обе вздрогнули от испуга. Камешек отскочил от уступа и полетел вниз, в ревущие волны. Я задрала голову — вверху на скале стоял и наблюдал за нами Брок Маклин. В его фигуре мне почудилось нечто зловещее, в особенности после завываний Лорел. Казалось, мой муж чем-то странно возбужден, глаза его горели удовлетворением и триумфом, смешанными с каким-то горьким, пока неведомым мне, ядом.
Лорел наклонилась ко мне и быстро зашептала:
— Мисс Миранда, я все это выдумала. — Я увидела, что она дрожит. — Ничего такого я не чувствовала. Зло исходит не от моего отца! Мой отец…
Она оборвала фразу, вскочила на ноги и быстро вскарабкалась по скале. Я осталась сидеть, меня била сильная дрожь. Чего она испугалась, что за паника? Посмотрев вниз, на острые иззубренные скалы, я подумала, каково это будет — упасть туда, удариться и, как камень, уйти в воду.
Я резко тряхнула головой, отгоняя наваждение и заставив себя спокойно посмотреть на стоявшего надо мной мужчину. Ни в коем случае не убегу, если он начнет спускаться, не доставлю ему такой радости.
И он спустился к валуну, на котором я сидела, и остановился возле меня. Я молча смотрела на волны, бившиеся о камни внизу. Мне не хотелось встречаться взглядом со злобным Броком. Правда, наваждение от слов Лорел стало потихоньку гаснуть.
Когда он заговорил, в голосе его было так мало неприязни, а слова так напоминали похвалу, что я была приятно удивлена и легко обезоружена.
— А Лорел здорово переменилась, — заметил он. — Я знаю, тут сказалось ваше облагораживающее влияние, очень вам благодарен.
Мне удалось ответить холодным тоном, скрыв глупый восторг, охвативший меня после его слов.
— Увы, я не могу сказать, что перемена свершилась благодаря вашей отцовской любви.
— Да, это, к сожалению, верно, — кивнул он с неожиданной кротостью. — Я слишком погрузился в собственные печали и обращал на дочь внимание, только когда нужно было наказать или отругать ее. Она утратила всякую привязанность ко мне.
На это я сразу же возразила;
— Нет, дочь глубоко любит вас. Она восхищается вами, хотя вам никогда не признается, и мечтает, чтобы вы тоже восхищались ею. Но вы никогда не хвалите девочку, никогда не показываете, что цените ее. Что же ей остается, как не прятать свои чувства под маской враждебности?
Благодушие Брока, конечно же, не выдержало испытания. Я понимала, что моя критика серьезно его задела. Он не привык выслушивать нелицеприятную правду, да еще от женщины. Брок промолчал, а я снова загляделась на море. Сердце мое билось в такт ритму волн.
Наконец Брок нарушил молчание:
— Вам нравится море?
— А почему бы и нет? — ответила я. — Оно завораживает и никогда не надоедает. Будь я мужчиной, я стала бы моряком. Плавала бы в далекие страны и привозила шелка, драгоценную яшму и чай.
— Это, знаете ли, романтическая сторона дела, — усмехнулся Брок, опускаясь на камень со мной рядом. Локтем он коснулся моего плеча. — В море предательства ничуть не меньше, чем романтики. Оно безжалостно швыряет на скалы и топит корабли. Я видел море, которое как щепки ломало форт-мачты и раздирало надвое паруса. Я видел, как море обрушивало на палубу такие волны, что смывало не одного бедолагу, если руки слишком онемели и не оставалось сил держаться за обледенелый такелаж. Видели бы вы такое море — не были бы так сентиментальны.
— И все-таки оно кажется мне волшебным, — стояла я на своем. — Вы его знаете, но все же не испытываете к нему ненависти. — Я искоса посмотрела на дочерна загорелое лицо мужа. Брок был так близко, что я чувствовала его дыхание на своей щеке, и мое собственное дыхание участилось. Я с жаром продолжала: — Вам не скрыть своей любви к морю. Ваши глаза полны ею, когда вы глядите вдаль, она звучит в вашем голосе, когда вы о нем говорите. Может быть, вы несчастны потому, что пытаетесь это отрицать и обмануть самого себя.
Брок посмотрел на меня глазами, полными ярости.
— Это я-то пытаюсь себя обмануть? Да я люблю море больше жизни и не любил так ни одну женщину!
— Тогда ваша жена должна была его ненавидеть, — заметила я.
— Роза? — Голос Брока потеплел. — Она не умела ненавидеть. Но, кажется, была рада, что я вернулся навсегда. У нее была нежная душа — слишком нежная для этого грубого мира.
Он говорил о ней как о глубоко любимом, но давно утраченном человеке, и я поняла, что он уже не скорбит о ее смерти так, как внушала мне его мать.
Чувствуя, что он смягчился, я снова попробовала уговорить его выполнить тот план, который Брок отверг с самого начала.
— Если вы отправитесь в Салем и приведете домой "Морскую яшму", то сможете переоснастить ее и снова уйти в Плавание.
В ответ он только невежливо хмыкнул.
— Но почему нет? — настаивала я. — Этот корабль не заслуживает своей позорной участи. Он — воплощение мечты вашего отца. Ничто не мешает снова пустить его по морям, если вам захочется.
Он бросил на меня хмурый взгляд исподлобья.
— Да вы помешались на этой мысли.
Я и сама не знала, почему она засела у меня в мозгу, просто мне казалось, что это единственно правильное решение.
— "Яшма" убила моего отца и погубила вашего, — продолжал Брок. — Зачем кликать новую беду? Кто знает, не проснется ли опять в старой посудине страсть к коварным фокусам. Кто знает, какие злые силы мы разбудим, если приведем ее назад, в Гавань?
Эти слова из уст Брока Маклина переполнили чашу моего терпения. Я рассмеялась мужу в лицо:
— Ну, теперь я знаю, откуда у Лорел талант к странным фантазиям. Это что, и есть хваленое шотландское ясновидение?
Он глянул мне в глаза, и на лице его не отразилось и тени улыбки.
— И в небе и в земле сокрыто столько, что вам и не снилось. Может, не стоит навлекать грозу, не то с крыш начнут валиться трубы?[5]*
— Или мы сами — с трапов? — спросила я и сразу же ощутила вспыхнувший в нем гнев. Но и настороженность тоже — Брок словно весь подобрался. — Вы боитесь ходить под парусами? — поддразнила я его, не дождавшись ответа.
— Я не гожусь больше ходить под парусами, — свирепо ответил он. — Нет на море задачи труднее, чем выжать из клипера всю возможную скорость. У команды должен быть капитан, которого они буду уважать. А не полкапитана.