— Спокойной ночи, Миранда.
Я сидела не шелохнувшись, пока Ян не убрал руки. Потом ощутила дуновение воздуха — Прайотт открыл дверь и вышел из библиотеки.
Так же ли вела себя моя мать в дни юности? Может быть, она тоже, любя моего отца, боялась обидеть остальных, кто любил ее, и тем самым причиняла им еще худшую боль? Необходимо внушить Яну, что, как бы ни был он добр ко мне и как бы я ни была ему за это благодарна, полюбить его я не смогу. Любовь не приходит по заказу. Если бы я любила Яна, мне было бы легче. Но меня необъяснимо притягивал другой; это меня и злило, и огорчало.
Я собрала карты и отправилась к себе. В коридоре с опаской покосилась на дверь миссис Маклин. Слава богу, ее комната была закрыта — в настоящую минуту за мной не шпионили. За дверью Брока было тихо. Если он и прошел к себе, пока я была в библиотеке, я его не слышала.
Я бросила стопку карт на кровать. Карта на холсте упала лицевой стороной вниз, и оказалось, что на обороте оттиснут тот же полный силуэт кита. Присев, я рассеянно провела пальцами по холсту. Потом начала ощупывать холст и карту уже целенаправленно. Наклеили ее плотно, но я надорвала холст по краю и, просунув в щель шляпную булавку, аккуратно отделила карту от подкладки. За подкладкой лежал лист рисовой бумаги.
Зная хрупкость такой бумаги, я взяла листок в руки со всей возможной осторожностью. Он был исписан выцветшими коричневыми чернилами, и я сразу узнала размашистый почерк, которым было написано письмо с приглашением приехать в Бэском-Пойнт. Почерк капитана Обадии.
Первая строка была выведена крупнее, чем остальные, и в глаза мне бросилось собственное имя:
Миранде Хит,
когда она вырастет
В надежде, что эта бумага будет найдена после моей смерти и дабы очистить свою совесть, пишу я эти строки. Старое преступление не дает мне покоя; так пусть же станет известна истина.
Я пересела в кресло и прочла скупое признание, в котором сначала были изложены известные факты: три капитана находились на борту "Морской яшмы"; разразился шторм, яростнее которого не видели возле мыса Доброй Надежды; капитаны перессорились. Это я уже знала. Ничего нового, никакого объяснения причин ссоры. И в самом конце — признание, краткое и ясное:
Натаниэль Хит не убивал Эндрю Маклина. Капитана Маклина застрелил я, капитан Обадия Бэском.
И все. Я снова и снова перечитывала последние строки, и кровь стучала у меня в висках. Видимо, эти слова были написаны, когда я была еще совсем маленькой. Капитан хотел, чтобы я узнала правду. Я подумала, что его признание было бы куда ценнее и полезнее, открой он правду еще при жизни моего отца. Но во всяком случае капитан облегчил свою совесть и смыл пятно с имени старого друга.
Итак, передо мной лежало признание, хотя и безо всяких подробностей. Его хватило бы, чтобы обелить имя моего отца, но все-таки я не узнала всего, что хотела. Потом я заметила, что внизу, после подписи есть что-то вроде постскриптума. И снова мне бросилось в глаза знакомое имя.
Том Хендерсон из Гавани Шотландца, первый помощник капитана в злополучном рейсе, был свидетелем. Он подтвердит мое признание.
Ничего Том Хендерсон уже не подтвердит. Том Хендерсон умер. Как и все три капитана. Может быть. Тома убили. Но кому могло понадобиться навеки заткнуть ему рот? Ведь трагедия произошла так давно. Почему кому-то так важно по-прежнему скрывать правду о "Морской яшме"? Не знаю…
Только вот если… Меня осенила новая мысль. Что, если эта тайна была связана с Эндрю Маклином? А его сын не хочет, чтобы тайна вышла на свет, даже после стольких лет. Разумеется, Брок любил своего отца, гордился им и готов был пронести ненависть к его убийце сквозь годы, даже перенести ее на потомков виновного, то есть на меня.
Мне пришла в голову и еще одна мысль. Истина, открытая этим коротким признанием, — истина, которую капитан Обадия скрывал всю жизнь, — полностью оправдывала мою веру в отца. Натаниэль Хит никогда никого не убивал. И у Брока, сына Эндрю Маклина, нет причин продолжать ненавидеть меня как дочь убийцы. Теперь я смогу оправдать своего отца, показав Броку письмо капитана, и тем самым уберу главное препятствие между мной и моим мужем.
Впервые после ночного венчания в комнате капитана я по-настоящему подумала о Броке Маклине как о своем муже. Это меня немного испугало. Словно с плеч свалился тяжкий груз, пригибавший меня к земле, и освободил меня, но освободил только затем, чтобы я взвалила на себя новый…
А вдруг найденное письмо грозит мне смертельной опасностью? Мысленно я опять увидела изуродованное лицо статуи. Оно снова и снова преследовало меня, а потом нахлынули еще худшие воспоминания — о последних минутах и словах Тома Хендерсона в трюме старого китобойца. Хендерсон пытался что-то сказать мне, но я ничего не поняла. Кто заплатил Тому? За что? Если Том знал правду обо всем, что случилось на борту "Морской яшмы", почему молчал долгие годы? Если он хотел шантажировать капитана, почему ждал столько времени? Похоже, его появление ускорило и без того стремительные события. Внезапный приход Тома Хендерсона до смерти напугал капитана.
Я страшно замерзла, потому что так же, как в первую ночь в этом доме, не позаботилась о камине. Окоченевшими пальцами с трудом расстегнула крючки платья и распустила шнуровку, надела ночную рубашку и юркнула под одеяло.
Чего же я боюсь? Скрытой угрозы, исходящей от изрезанного лица статуи? Или чего-то другого? Может быть, звука торопливых шагов над головой, к которым все время мысленно возвращалась, и Брока Маклина, которого увидела возле трапа, выбежав на палубу? На глаза навернулись слезы, я лежала и дрожала, не в состоянии успокоиться.
Не скоро я услышала, как Брок вошел в свою комнату. Потом затрещали дрова у него в камине. Брок тихонько насвистывал, словно день прошел гладко, без неприятностей.
Тут я разрыдалась. Я не хотела, чтобы он меня услышал, и плакала в подушку, стараясь подавить всхлипы. Я сама испугалась своих слез, но не могла остановиться. Столько страшного случилось, такие жуткие картины вставали перед мысленным взором, что я не могла с собой справиться.
Раздался стук в дверь. Я боялась, что не вынесу унижения, если Брок застанет меня в таком плачевном, в прямом смысле, виде.
— Оставьте меня в покое, — выдавила я из себя и снова зарылась лицом в подушку.
С тем же успехом я могла пригласить его войти, потому что Брок все равно открыл дверь. Свет и тепло хлынули из его комнаты. Он подошел к кровати, и я отвернулась, чтобы он не видел моего лица. Однако его слова меня удивили.
— Я принес вам ключ, — сказал Брок. — Он подходит к обеим дверям — и в коридор, и ко мне. Непременно закрывайте дверь на ключ, пока я буду в отъезде.
— В отъезде? Вы уезжаете? — всхлипнула я,
— Хендерсон не врал. Я получил сведения, что "Морская яшма" действительно стоит в Салеме. Решил съездить туда и осмотреть корабль.
Несмотря на свое состояние, я заинтересовалась.
— Значит, вы изменили решение? Вы приведете его в Бэском-Пойнт?
Брок сухо ответил:
— Это корабль моего отца. Если «Яшма» на плаву, я приведу ее домой.
Я все еще дрожала, но плакать перестала. Брок прошел к камину, и я услышала, что он положил ключ на каминную полку. Потом повернулся и прислушался — кровать тряслась подо мной.
— Да что с вами такое? Похоже, у вас зубы стучат?
— И вы еще спрашиваете! Все так плохо — хуже некуда!
Он положил руку мне на плечо и почувствовал, как я дрожу. Как всегда бесцеремонно повернул мое лицо за подбородок, свет из его комнаты упал на меня и, видимо, осветил красные от слез глаза и опухшие веки. Не спрашивая разрешения, Брок мигом подхватил меня на руки вместе с одеялом. Я была просто не в силах сопротивляться, и он перенес меня к себе и ногой захлопнул дверь. Ногой же придвинул к огню большое кресло и плюхнул меня туда. Небрежно подхватил с пола упавшее одеяло и закутал до подбородка. Я оказалась в теплом гнездышке. Лицо мое согревало пламя камина, слезы быстро высыхали. Брок наклонился ко мне и отвел с моего лица влажные пряди волос.
— Ну а теперь, — проговорил он, придвинув второе кресло и усаживаясь со мной рядом, — рассказывайте, что еще стряслось.