Критическая связь между динамичной морской торговлей и всесторонним политическим развитием не может быть переоценена. Политическая структура финикийских городов отражала коммерческие/морские планы. Их цари могли обладать политической инициативой и некоторым религиозным значением, но они делили власть с меркантильной элитой через Совет старейшин и Народное собрание. Приобретение торгового богатства привязывало политику к экономическим интересам, позволяло царю не забывать о главенствующем значении моря и давало право голоса тем, кто владел кораблями, делавшими финикийские города значимыми. Жители небольших городов должны были быть политическими реалистами: большую часть своего существования они были прямыми или косвенными подданными великих держав, обеспечивая экономические интересы своевременными уступками, поддержкой или данью.
По мере увеличения продолжительности плаваний купцам требовался капитал для покрытия периода между инвестициями и доходами. Возникли банки, а также финансовый "город", связывающий торговлю с инвестициями. О резком росте морской торговли можно судить по развитию эффективной портовой инфраструктуры. До 1500 г. до н.э. причалы позволяли парусным судам причаливать к берегу, а не полагаться на лихтеры для перевалки грузов. По мере роста объемов торговли небольшие порты, такие как Библос, были вытеснены более крупными многогаванными городами, такими как Сидон и Тир. К 1000 г. до н.э. в Леванте и Восточном Средиземноморье появилось множество специально построенных доков, предназначенных для крупнотоннажной торговли рудой, металлами, древесиной и камнем. Были созданы искусственные гавани и прорыты каналы для транспортировки товаров между ними и на рынки. Очевидно, что экономическая выгода оправдала себя. В регионе с низким уровнем приливов и отливов простые сооружения позволяли осуществлять погрузку и разгрузку в любое время. Тирийцы создали искусственный северный бассейн площадью шесть гектаров, связанный каналом с естественной гаванью к югу от острова и основными рыночными районами.
Изолированность помогла Тиру стать величайшим городом эпохи, сказочно богатым за счет доходов от динамичной экспансивной торговли, связывавшей Аравию с Испанией. Очевидная синергия между изолированностью, самобытностью и морской мощью была запечатлена в трудах израильтян, которые могли лишь с удивлением наблюдать за процветанием своих соседей. В плотно застроенном многоэтажками городе вместо оборонительных стен появились морские знаки и новое божество - Мелькварт, бог циклического плодородия, моря и заморских авантюр. Его храм стал навигационным маяком для морских торговцев, финансировавших проект. Двойные столбы из золота и изумруда, о которых говорили в Средиземноморье, повторяли храм Мелькварта в Гадире, а в храме в Тартессосе находились их бронзовые копии. Эти двойные столбы дошли до наших дней как "Геркулесовы столпы", названные так в честь греческой версии Мелькварта. Использование культовых сооружений для столь прозаических торговых функций подчеркивает центральное место моря в финикийской культуре. Эти события отражали относительную свободу региона от внешних великих держав, которая позволила Тиру поглотить Сидон и торговать с Израилем продуктами питания, чтобы сконцентрироваться на выращивании товарных культур. Хотя эта "морская имперская" модель была разрушена с возвращением в регион военных великих держав, она стала "предвестником стратегии, которую впоследствии средиземноморские морские города доведут до гораздо более амбициозных уровней". Параллели между тирийским политическим выбором и политикой более поздних морских держав отражают непреходящие экономические и стратегические реалии.
Орудием финикийской морской мощи была бирема - компактное, прочное судно, идеально подходящее для перевозки грузов и борьбы с другими гребными судами. Финикийская армия, напротив, была малозначительной и не использовалась для обороны городов. Большинство войск были союзными или наемными, а небольшой туземный "священный батальон" выполнял церемониальные функции и обеспечивал внутреннюю безопасность. Эти города не могли противостоять массовым армиям и осадным орудиям месопотамских империалистов. Эта слабость обнажила роковой изъян финикийских претензий на величие. О том, насколько далеко Карфаген ушел от финикийской модели, свидетельствует его попытка стать великой державой. Разрушение Карфагена продемонстрировало важный урок: морские державы могут победить континентальных гегемонов только в составе коалиции.