- Командующий слушает вас, - не очень жизнерадостно буркнул я.
В ответ на мои слова из трубки послышался знакомый уверенный голос Дика Воуга, то есть капитана 3 ранга Ричарда Воуга - офицера оперативного отдела, который звонил мне, контр-адмиралу Чарльзу Локвуду, командующему подводными силами Тихоокеанского флота США, штаб которых находился в Пирл-Харборе.
- Докладывает Дик, адмирал.
Как можно было догадаться по шуму телеграфных аппаратов, он говорил из рубки связи. Должно быть, что-то срочное.
- Слушаю вас, Дик. В чем дело на этот раз?
- Маш, кажется, влип в историю в "личном озере его величества", ответил Дик и после небольшой паузы спросил: - Понимаете меня, сэр?
В Пирл-Харборе, где не исключалась возможность подслушивания, у нас выработался специальный жаргон для телефонных разговоров по секретным вопросам.
- Да, я понимаю вас, - подтвердил я. - Черт возьми! Неужели?!
Сон с меня как рукой сняло при упоминании о Маше и "личном озере его величества". Речь шла о капитане 3 ранга Дадли Мортоне - командире подводной лодки "Уоху". Мортон выполнял очень опасное боевое задание в Японском море, именовавшемся на нашем жаргоне "личным озером (или "ванной") императора Хирохито". Маш - один из лучших моих командиров-подводников, прекрасный молодой человек, завоевавший симпатии своих более пожилых начальников.
- В какую историю? - спросил я.
- У него испортились огурцы, - ответил Воуг. - Сколько он ни бился, ничего не получается. Неизвестно, в чем дело. Маш хочет идти в Гуневиль, чтобы отдать на проверку бочку с огурцами, и просит немедленно дать ему разрешение.
В переводе на общепринятый язык это означало, что на подводной лодке Мортона "Уоху" не исправны торпеды. Это несчастье преследовало многих наших подводников, но мы надеялись в ближайшее время выйти из положения, заменив устаревшую парогазовую торпеду марки "14" с магнитным взрывателем новой по тому времени электрической торпедой марки "18" с контактным взрывателем последнего образца. Радиодонесение Маша из Японского моря производило удручающее впечатление, но сказать только это, значит сказать слишком мало. Тревожно уже одно то, что командир и личный состав искушают судьбу, отправляясь в воды, полные опасностей, но положение чрезвычайно усугубляется, когда на подводной лодке отказывает оружие. Упоминание о Гуневиле означало, что Мортон хочет возвратиться на остров Мидуэй для проверки недоброкачественных торпед.
- Хорошо, - ответил я. - Передайте Машу, чтобы он полным ходом возвращался в базу.
Повесив трубку и выключив свет, я еще минуты две размышлял над вновь возникшей проблемой, а затем опять погрузился в сон. В царстве сновидений все торпеды мчались быстро и не сбивались с заданного им направления, а с заводских конвейеров сходили новенькие электрические торпеды марки "18", чтобы раз и навсегда заменить "испорченные огурцы", отравлявшие жизнь Машу и другим морякам-подводникам, действия которых были парализованы недействующими торпедами.
Стоял конец лета 1943 года. Война на Тихом океане, продолжавшаяся второй год, уже должна была убедить императора Хирохито и его советников, что американцы вовсе не увальни, какими они рисовались в их воображении. Правда, наши решительные действия на море, суше и в воздухе были еще впереди. Но мы уже выиграли важнейшую битву у острова Мидуэй, а японская императорская ставка допустила так много промахов, что японцы вынуждены были признать свои надежды на быстрое уничтожение вооруженных сил США и проникновение в богатейшие районы Азии совершенно иллюзорными, высосанными, так сказать, из опиумной трубки.
Они бы еще раньше убедились в необходимости начать переговоры о мире, если бы в течение первых полутора лет войны нас не подводили недоброкачественные торпеды, что на много месяцев затянуло войну, привело к гибели тысяч наших людей и потребовало дополнительных миллионных расходов.
На этой стадии второй мировой войны масса срочных дел требовала моего пристального внимания, но ни одно из них не было таким срочным и таким обескураживающим, как необходимость замены или улучшения несовершенных торпед, которые находились на вооружении флота. Случай с Мортоном был не единичным.
Из месяца в месяц наши подводные лодки, на которых воевали сотни энергичных молодых американских парней, проходили тысячи миль лишь для того, чтобы атаковать бдительного и беспощадного врага недействующим оружием. Выпускаемые подводными лодками торпеды плохо держали глубину и проходили под целью, не причиняя ей никакого вреда; они не выдерживали заданного направления, что способствовало обнаружению подводной лодки, которая немедленно уничтожалась; торпеды взрывались на безопасной для цели дистанции и, наконец, - что было хуже всего, - попадая в корабли противника, не взрывались, а отскакивали от бортов, как бильярдные шары.
Перед войной парогазовая торпеда марки "14" использовалась для торпедных атак с учебными целями и прекрасно отвечала своему назначению, но когда зарядное отделение торпеды заполнили 300 килограммами тротила и снарядили ее ненадежным магнитным взрывателем, от которого немцы и англичане давно отказались, она перестала действовать. Мы, непосредственные участники боевых действий, приложили немало усилий, чтобы устранить дефекты торпеды. Адмирал Нимиц разрешил не пользоваться магнитным взрывателем, но тогда торпеды вообще перестали взрываться.
Чтобы установить действительную причину отказа торпед, мы провели испытательные боевые стрельбы по подводным скалам на острове Гавайи и пришли к выводу: виною всему является ударник. Мастерские на базе подводных лодок в Пирл-Харборе начали срочно выпускать новые ударники еще до того, как была получена радиограмма от Маша Мортона. Первым толчком к проведению испытаний торпед послужила крупная неудача, постигшая 24 июля подводную лодку "Тиноса", у которой не взорвалась ни одна из выпущенных ею 11 торпед. Испытания должны были раз и навсегда разрешить мучившую нас проблему и возвратить торпеде марки "14" почетное место в ряду других видов оружия подводных лодок.
Для членов экипажа подводной лодки, добровольно заключивших себя в свой подводный гроб, нет на свете более сладкой музыки, чем взрыв 300 килограммов тротила торпеды, врезавшейся в борт вражеского корабля. Весной 1943 года в беседе с контр-адмиралом Блэнди, начальником артиллерийского управления морского министерства в Вашингтоне, я заявил: "В нашей профессии получаешь наибольшее удовлетворение, когда слышишь взрыв торпеды, посланной в борт вражеского корабля. И, наоборот, ничто не наводит такого уныния, как гробовая тишина после выстрела точно направленной торпеды. Проходят мучительные секунды, потом минуты, подводникам кажется, что миновала уже целая вечность, а взрыва все нет и нет".