На борту "Кревалле" старший помощник бросился вниз к радиолокатору. Через несколько секунд он крикнул через люк командиру, оставшемуся на мостике:
- Командир, это корабль, и притом солидных размеров. Возможно, эскадренный миноносец или даже что-нибудь покрупнее.
Стейнмец, который теперь возглавлял колонну, задумался: "Может быть, это японский эскадренный миноносец, если только у них здесь есть крупные корабли, а возможно, и русский". Надо ли объявлять боевую тревогу и готовиться к артиллерийскому бою? А если он отдаст такое приказание, то стоит ли сообщать об этом и другим подводным лодкам? Вдруг это русский, а кто-нибудь нечаянно выстрелит. Вот заварится каша! Решив не объявлять тревоги, Стейнмец крикнул в люк:
- Следите хорошенько за обнаруженной целью! Как можно скорее определите курс корабля и скорость. Немедленно доложите мне, если выяснится, что он идет в нашу сторону.
- Есть, сэр.
"Подождем еще немного", - решил про себя Стэйни.
Тем временем лучи радиолокаторов и глаза сигнальщиков напряженно прощупывали темноту. Кто же там был - японец или русский?
Проходили секунды, минуты ожидания. На некоторых подводных лодках командиры орудий и наводчики проскользнули в свои помещения у пушек, как они говорили, "на всякий случай".
Умолк радиотелефон, с помощью которого подводные лодки держали связь между собой. Необходимо было известить о происходящем "Сидог", которая по-прежнему тащилась в хвосте колонны с вышедшим из строя радиолокатором. С прекращением радиотелефонных переговоров напряжение возросло. Команда "Сидог" чувствовала себя совсем одинокой в этой кромешной тьме.
Казалось, не выдержав такого напряжения, кто-нибудь крикнет: "Боевая тревога, приготовиться к артиллерийскому бою!", но этого не случилось. Закаленные в боях, моряки готовы были, не дрогнув, выдержать любое испытание. К тому же артиллерийская стрельба в этот момент могла бы привести к самым нежелательным последствиям - появлению дозорных кораблей и самолетов-бомбардировщиков.
Из люка донесся голос лейтенанта Линча:
- Командир, по левому борту судно. Приблизиться к нам не пытается, идет прямо, не делая зигзагов.
Неожиданно раздался голос сигнальщика, прозвучавший с явным облегчением:
- Вот оно, сэр, почти на левом траверзе, а освещено, словно ресторан. Конечно, это русский!
Донесение было сделано определенно не по форме, даже без обычной флотской терминологии, но все облегченно перевели дух.
Теперь судно подошло так близко, что были видны все его огни. Командиры подводных лодок, которые раньше уже встречались с русскими судами и даже, бывало, топили их, если на них не было соответствующих огней и знаков, были довольны, что на этот раз все обошлось благополучно.
Никогда еще нам не было так приятно встретить русских. Да и русские не прогадали. Страшно подумать, что могло бы произойти, если бы судно шло с затемненными огнями или случайно направилось в сторону готовых к бою "морских дьяволов". Наши 127-мм орудия и 40-мм автоматы разнесли бы его в клочья, прежде чем оно разобралось бы, в чем дело.
Успокоившись, "морские дьяволы" уже собрались было прокричать "ура", как вдруг русское судно включило 60-сантиметровый прожектор и неторопливо, внимательно начало обшаривать колонны, пока, наконец, длинный белый палец прожектора не уткнулся в "Спейдфиш", которая была возмущена таким бесцеремонным вмешательством в ее личные дела.
- Я уж думал, что этот русский никогда не выключит свой прожектор, рассказывал потом Билл Гермерсхаузен. - Он выключил его как раз в тот момент, когда я уже начал серьезно подумывать, не погасить ли мне его самому.
Всего три дня назад около острова Рэбун "Спейдфиш" потопила, по всей вероятности, русское судно. Поэтому теперь лезть на рожон было, разумеется, неблагоразумно, но при тех обстоятельствах трудно было винить Гермерсхаузена.
- Наш проход через пролив был поистине захватывающим приключением, говорил мне командир "Кревалле" Стейнмец. - Мы шли вторыми в северной колонне, за "Сидог". Мы успели пройти совсем немного, как вдруг "Сидог" резко повернула влево и пошла вдоль колонны. Вскоре от командира "Сидог" Эрла Хайдмэна мы получили приказание занять место во главе колонны - его радиолокатор снова вышел из строя, как это случилось при подходе к Корейскому проливу еще перед началом "операции Барни".
Все шли за нами, а нам не особенно хотелось быть в авангарде. Закончив зарядку батареи, мы увеличили скорость до 18 узлов. Как раз в это время мы и обнаружили русское грузовое судно, о котором здесь уже говорилось. Я приказал всем изменить курс, чтобы хоть немного увеличить расстояние между нами и незнакомцем. Встреча с этим судном несколько смутила сторонников прохождения через пролив в надводном положении.
Позже, достаточно удалившись от русского судна, мы снова легли на основной курс. Все время, пока мы проходили через пролив, видимость не превышала 550 метров. Однако наши индикаторы кругового обзора работали лучше, чем во время больших маневров.
Не могу удержаться, чтобы не вспомнить о том, с какой трогательной предупредительностью ухаживали за мной во время похода. Бывало, стоило мне только протянуть руку, как в ней оказывалась чашка свежего горячего кофе.
32. Задание выполнено, "Уоху"!
На рассвете Эрл приказал всем уменьшить скорость и вернулся на свое место в голове колонны. Заняв место головного, он передал, что его радиолокатор в порядке и что теперь он опять берет командование на себя. Минные заграждения давно остались далеко позади, и Стэйни не удержался от того, чтобы не съязвить:
- Да, вот это храбрец!
Намек Стэйни на силу духа флагмана заставил подводников покатиться со смеху, и нервное напряжение, которое испытывали все, начиная от командиров и кончая последним матросом, разрядилось. Казалось, даже свирепые волны, время от времени проникавшие внутрь подводных лодок, немного смягчились.
Около десяти часов утра "Кревалле" была вынуждена выйти из походного порядка, так как один из тросов противоминного ограждения ее рулей намотался на правый винт. Стэйни сообщил об этом на "Сидог", и Эрл приказал остальным подводным лодкам следовать дальше, а сам со своей "Сидог" оставался рядом с "Кревалле" все время, пока винт освобождали от троса. Сначала была сделана попытка распутать трос, и лейтенант Маззони спустился в воду в легком водолазном костюме. Но вскоре холодная вода и сильное течение заставили отказаться от этого плана. В конце концов винт удалось освободить, давая попеременно то передний, то задний ход. Между прочим, Уолтер Маззони был фармацевтом и поступил на действительную службу в корпус военных врачей из резерва. Среди врачей, пожалуй, только он имел право носить "Значок дельфина" и значок, указывающий на то, что он принимал участие в боевых действиях подводных лодок.