— Что ж, в одном Тогайали прав. Семьи наши ждут нас. Надеются, что вернемся целыми, невредимыми. И план надо выполнить. А стоим без дела. Время уходит. Истосковались наши руки по настоящей работе. Сколько же тебя ждать, восточный ветер? Где ты спрятался?
Дядя Канай обернулся в сторону зеленого, невидимого отсюда, берега. Вслед за ним и я посмотрел туда же. Воспоминания, словно могучие крылья, подняли меня, перенесли на берег. Поселок Баутино расположился полукругом; приземистые домики с оградами то подступают к самой воде, то отходят от залива; высятся трубы комбината. Здесь пахнет и морскими водорослями и чувствуется горьковатый аромат серебристой полыни, запах жареного мяса, печеного хлеба. Ребятишки играют на песчаной косе под непрерывный шелест волн, тихо и ласково перекатывающих мелкую гальку. Играют и постоянно поглядывают на серое осеннее море. Все они — дети рыбаков и ждут своих отцов и братьев, а может, просто родичей. Ждут, конечно, с богатым уловом. Мне показалось, что я вижу своих маленьких братьев, сгорбившуюся бабушку — ей далеко за восемьдесят, — мать, в глазах которой светится неизбывная печаль. Они теперь ждут меня, как некогда с тревожным беспокойством ждали отца. Бедный отец…
Что-то говорил Рахмет-бабай, подойдя к Капаю и показывая сухой рукой на море, а я думал об отце. У него были ясные, лучистые глаза, густые черные брови, широкие плечи. Крупная, мускулистая фигура. Я пытался представить себе весь его облик, но в памяти возникали лишь отдельные слова, когда-то сказанные отцом, какой-нибудь характерный жест, его руки, подбрасывавшие меня высоко над землей, короткий смех. Но постепенно далекая картина исчезла, ее вытеснила другая; перед взором появилось милое лицо. Айжан! Я зажмурился и снова открыл глаза. Опять она. Когда мы были маленькими, я любил дразнить Айжан, дергая ее за белые, аккуратно повязанные бантики. Теперь Айжан повзрослела. Бантиков на голове давно уже нет. И смех ее спокоен. Знает, что прошло время, когда ее могли обижать сверстники. Айжан стояла перед моими глазами, а я мысленно укорял себя за то, что нахожусь под властью ее образа. «Что это? Любовь?.. Но почему? Я ведь думал об отце. Неужели она уже способна заслонить в моих глазах отца?..»
Я не сразу понял, что дядя Канай обращается ко мне.
— Да, Болатхан, всех нас ждут семьи. И чтобы у всех стало хорошо на душе, нам нужен восточный ветер. Сильный, долгий восточный ветер. — Крылья тонкого орлиного носа дяди Какая трепетали.
«Ветер, ветер, — повторил и я мысленно. — Нужен ветер». Выходит, я оказался неправ в споре с Тогайали. Ведь, на самом деле, и меня ждут на берегу. Ждет бабушка, мама, братишки… И чтобы на их лицах светилась улыбка, нужен ветер. Но если ударит шторм?
Туман, белый холодный туман. Он всегда рождает в моем сердце тревогу. Тревогу и печаль. Я опять вспомнил день, когда детство для меня кончилось, тот час, когда я горько заплакал, поняв, что такое — потеря любимого человека. Над морем стоял точно такой же белый, плотный туман. А на корабле, которым командовал отец, наверное, тоже просили ветра, ждали его — тугого и долгого.
«Ветер рассеет туман, судьба остановит тулпара», — повторил я мысленно слова песни.
Кругом было тихо. Но я слышал рев штормового ветра, гнавшего на запад гигантские волны.
Глава вторая
ТЫ ЧЕЙ СЫН, БОЛАТХАН?
«Я — сын капитана!» Эти слова я с гордостью повторял с самых малых лет. Мой отец был потомственным моряком и почти всю свою жизнь провел на море. Редко бывал дома. Он сам рассказывал нам, детям, что в осеннюю непогоду носился на спинах неукротимых волн, а приходила зима, и он со своими товарищами обитал среди голубых торосов — в мире сказочных ледяных дворцов. Его рассказы о каждой путине или охоте на тюленей выливались в долгие увлекательные истории. Мы ждали его возвращения с моря; толкаясь, словно птенцы, взбирались на колени и, не сводя восторженных глаз с его обветренного лица, с упоением слушали.
Отец был прекрасным рассказчиком. В минуты вдохновения он походил на актера: выражение лица и голос его постоянно менялись, а сравнения оказывались настолько впечатляющи, точны и ярки, что мы бывали надолго заворожены теми картинками, которые как бы заново открывали перед нашими глазами морскую стихию и делали нас свидетелями рассказываемых событий.