— Смирно! — прогремел Бубекин. Ларионов ступил на палубу. — Товарищ капитан-лейтенант! За ваше отсутствие на корабле никаких происшествий не было. Проведена вечерняя поверка. Больных и уволенных на берег нет.
— Вольно, — сказал Ларионов. Во время доклада он и Снегирев тоже стояли вытянувшись, приложив пальцы к козырькам, в синем, колеблемом ветром световом круге: — Прекратить связь с берегом, уходим в море.
Глаза командира корабля остановились на Калугине, стоящем позади старпома.
— А хорошо, что вы здесь, товарищ капитан. Идете с нами в поход?
— Конечно, идет, — быстро сказал Снегирев. — Наши журналисты от таких походов не отказываются.
Он говорил с веселой безапелляционностью, но Калугин видел, как вопросительно обращены к нему живые круглые глаза Снегирева. Ларионов тоже глядел вопросительно.
— Конечно, иду! — твердо сказал Калугин. Он ответил почти невольно, не мог ответить иначе. Не мог уйти с корабля, от боевой операции, от этих ставших ему родными людей.
— В таком случае прошу ко мне в салон, — сказал Ларионов. — Фаддей Фомич, живо скомандуйте и ко мне. Есть разговор.
Они поднялись в каюту командира. Расстегнув на ходу шинель, Ларионов накинул ее на вешалку, снял фуражку, машинальным движением пригладил волосы.
Почти тотчас в каюту вошел Бубекин.
— Старпом, как готовность боевых частей?
— Артиллерия, штурманская часть, торпеды, связь к бою готовы, — сказал Бубекин. — Турбинисты кончают предупредительный ремонт, уложатся минут в сорок. Разрешите вызвать инженер-капитан-лейтенанта Тоидзе?
— Вызови, Фаддей Фомич! — не отрываясь от бумаг, сказал Ларионов.
Бубекин снял телефонную трубку.
— Пост энергетики? Говорит старший помощник. Попросите командира БЧ зайти к капитан-лейтенанту…
— Сейчас выходим в море, — быстро заговорил Ларионов. — Получено точное сообщение нашей разведки: тяжелый крейсер «Геринг» вышел из Альтенфиорда, движется курсом на ост. Я иду один, другие корабли нельзя снять с поддержки флангов армии. Но у меня рандеву с английскими кораблями, есть договоренность штаба с их штабом о совместной операции. Будем вместе ловить «Геринга». С нами опять идет их офицер связи.
— Мистер Гарвей?
— Так точно, — сказал, закуривая, Ларионов.
В дверь постучали. Ираклий Тоидзе, попрежнему в старом рабочем кителе, вытянулся в дверях, смахивая пот с лица.
— Заходи, Ираклий, — сказал Ларионов. — Что у тебя там с турбинами?
— С турбинами в первой машине был кое-какой непорядок. — Тоидзе вынул носовой платок, тщательно вытер пот с лица, потом покосился на китель. — Сам сейчас к турбинистам слазил. Кончают ремонт минут через двадцать…
— Значит, можно ходить на любых скоростях?
— Можно ходить на любых скоростях. — Тоидзе вновь покосился на свой китель. — Извините за состояние одежды, товарищ капитан-лейтенант. Не успел сменить.
— В котельных как?
— В котельных все в порядке, Владимир Михайлович.
Командир прошелся по каюте.
— Смотрите, идем в трудный поход. Нужно — проси отсрочки сейчас. Лучше тебе сейчас полчаса дам, чем в океане потерять скорость.
— Мне не полчаса, мне две недели на планово-предупредительный ремонт нужно, — веско сказал Тоидзе. — Сколько раз в шторм ходили, пережигали котлы. Трубка не спросит, когда ей лопнуть.
— А сейчас отвечаете за выход?
— Отвечаю за выход.
— Хорошо, — сказал Ларионов. — Свободны, Ираклий.
Тоидзе торопливо шагнул из каюты.
— Старпом, — сказал капитан-лейтенант, — только получишь доклад о готовности машин, играй аврал.
— Разрешите быть свободным? — сказал Бубекин.
— Свободны… Ты, Степан Степанович, — повернулся Ларионов к Снегиреву, — только отойдем от стенки, пройди к народу, поговори по душам, чтоб каждый отдал все, что может, и еще в два раза больше. Разъясни смысл операции.
— Будет сделано, Владимир Михайлович! — сказал, выходя, Снегирев.
Командир и Калугин остались вдвоем.
Ларионов стоял посреди каюты, уже не спокойно уверенный, как только что, а беспокойный, озабоченный, колючий.
Нервным движением, не так, как в присутствии подчиненных, он вынул сигарету, вдруг скомкал в пальцах, бросил на ковер. Прошагал по салону, нагнулся, подобрал сигарету, положил в пепельницу. Потом быстро скинул китель, брюки, снял с вешалки меховой комбинезон, из нижнего ящика шкафа достал пимы и шерстяные чулки. Вот он задумчиво нахмурился. Натянув меховые брюки, застыл с пимами в руках.
— Корабль к походу и к бою изготовить! Баковые на бак, баковые на бак! — раздался в рупоре громкоговорителя размеренный, настойчивый голос. Голос, расходящийся по всем боевым постам. И тут же дробные, настойчивые звонки: три коротких и длинный, три коротких и длинный. Колокол громкого боя. И тотчас стремительный топот ног по стали над головой, грохот металла снаружи.