Это было чудесное ощущение боя, ощущение предельной точности всех движений, власти над сложным и грозным механизмом. Усталость, тревога, ожидание исчезли. И странное дело: снаряд, казавшийся на тренировках таким невыносимо тяжелым, скользким, рвущимся из рук, теперь как будто сам перелетал от одного краснофлотца к другому.
— Накрываю, товарищ командир! — крикнул на мостике Агафонов. У него было азартное лицо, шапка-ушанка сбилась назад, обнажив большой выпуклый лоб.
И в тот же момент задрожал и заревел издали воздух, невидимые оглушительные крылья прошумели мимо, огненно-черные всплески легли за кораблем…
— Самый полный, за поручни держаться! — услышал Старостин приказ с мостика.
— Самый полный даем, за поручни держаться! — повторил он своему расчету.
Корабль рванулся вперед и вбок, на палубу взбежала волна, ударила под колени. Вспененная и плотная, как резина, она катилась по палубе, старалась сбить с ног, утащить за собой людей… Гаврилов с ухваченным подмышку снарядом вцепился в поручни, Широбоков и Старостин схватились за стенки щита…
…Калугин видел, как все стволы «Громового» устремились в сторону рейдера, услышал густой и короткий ревун первого залпа.
Вспышки орудийных выстрелов ослепили его. В глазах колыхалась тьма, с угрожающей быстротой мчались в этой тьме разноцветные шары и спирали.
— За Родину, за Сталина — огонь! — где-то далеко, будто за плотной завесой, звучал голос Агафонова.
«Я должен видеть все, не упустить ничего! — думал Калугин. — Мы первыми открыли огонь! Но как торпеды?»
— Торпеды пошли хорошо, — донесся из той же неимоверной дали рапорт Лужкова. Шары и спирали по-прежнему кружились в глазах, но уже снова виден был мостик. Ледяная волна взлетела из-за поручней, обдала руки и лицо.
Черно-коричневые, бархатистые клубы дыма рвались из широкой трубы «Громового». Они струились по волнам, корабль бил изо всех орудий, мчался вперед, как снаряд. Перед ним возникла клубящаяся дымовая стена. Она только что была сзади, но теперь, описав резкий полукруг, «Громовой» шел в поставленную им же дымовую завесу. И снова провыли снаряды «Геринга», легли на том месте, где только что белел бурунный след «Громового».
А потом все потемнело, в ноздри вошел, перехватил дыхание душный нефтяной дым. Все померкло. Последнее, что отчетливо увидел Калугин, было медно-желтое, осунувшееся лицо Ларионова с козырьком, нависшим над глазами, с водяными струйками, текущими по щекам…
Когда «Громовой» открыл стрельбу по вражескому тяжелому крейсеру, уже несколько минут «Ушаков» принимал на себя всю страшную тяжесть залпов орудий среднего калибра «Германа Геринга».
Да, пока рейдер неторопливо входил в губу, капитан Васильев успел отвалить от пристани, вывести «Ушакова» в намеченное на карте место. Капитан стоял на просторном деревянном мостике парохода с жестяным рупором в руках, и орудийные расчеты припали к пушкам, установленным на «Ушакове» в первые дни войны, когда он вошел в строй вспомогательных кораблей нашего военного флота. Все здесь, от капитана до юнги, знали, на что идет «Ушаков», вступая в бой с тяжелым крейсером.
Но на гафеле «Ушакова» вился бело-голубой, краснозвездный военно-морской флаг; с берега, укрывшись в скалах, смотрели на него беззащитные женщины и дети, в сердцах моряков кипела непередаваемая ненависть к врагу, и потому каждый из экипажа понял и принял сердцем решение своего капитана.
Тяжелый крейсер медленно и осторожно входил в извилистое горло бухты. Он мог не торопиться. Только недавно вылетевшие в разведку и вернувшиеся на его палубу самолеты принесли хорошие сведения. Летчики, возбужденные легким зенитным обстрелом, донесли, что в гавани стоят танкер, баржа и ледокольный пароход. Сводка командования сообщала: англо-американский флот стягивается в Датский пролив, советские корабли поддерживают фланги армии на сухопутном фронте.
Командир «Геринга» знал, что богатая добыча не ускользнет от него, он может не спеша уничтожить три советских корабля, разгромить поселок на островах.
И вот он увидел движущийся прямо на него силуэт ледокольного парохода. И ледокольный пароход первый открыл стрельбу из своих пушчонок, став бортом поперек фиорда…
— Огонь! — кричал в мегафон капитан «Ушакова». Его морщинистое, выдубленное ветрами лицо исказилось. Все пушки «Ушакова» ударили вдаль, туда, где все грознее вырастал длинный, ощеренный пушками силуэт «Геринга».
И в тот же момент небо как будто рухнуло на пароход. Оно обрушилось снарядами вражеского корабля, разорвавшимися рядом в воде и в скалах.