Вдоль его борта тоже вспыхнули прямые огни, но его осветительные снаряды разорвались в стороне от «Громового», озарили пустую лаково-серую воду. «Ушли от прожектора!» — думал Калугин. Попрежнему мимо бортов мчалась вода, темнели согнутые спины наводчиков, Филиппов стоял, держась за боевую рукоятку.
В голубом свете «Геринг» вырастал все ближе. Высокобортный, длинный, с уходящим в небо штопором главной мачты. «Идем на него, идем прямо на него», — думал Филиппов.
— Аппараты товсь! — звучал в сознании голос лейтенанта Лужкова. Рунин крутил рядом штурвал, и платформа медленно вращалась, торпедисты нащупывали тяжелый крейсер.
Но прожектор «Геринга» снова настиг их широким ослепительным лезвием. С борта «Геринга» грянул залп, воздух задрожал от полета тяжелых снарядов.
Филиппов смотрел, прикрыв ладонью глаза.
— Залп! — скомандовал Ларионов.
— Залп! — повторил Лужков.
Движение труб прекратилось. На мостике Афонин нажал кнопочный замыкатель, внизу Филиппов рванул боевую рукоятку.
С длинным свистом торпеды вылетели из труб, блеснули смазкой, плашмя врезались в волны, подняв широкие всплески.
Филиппов еще видел, как три пузырчатые полосы пошли в сторону «Геринга», в то время как пенная вода с ног до головы окатила торпедистов.
Корабль сильно рвануло. Опять ширококрылая птица прошумела мимо ушей, вдалеке поднялись черные всплески.
В прожекторном свете и в блеске осветительных снарядов было видно, как пузырчатые полоски белыми пружинами разворачиваются в сторону врага. И снова с борта «Геринга» грохнул залп, воздух затрясся, «Громовой» заскрежетал всем корпусом, наводчик Вася Рунин ткнулся лбом в штурвал, стал клониться вбок, схватившись за торпедную трубу.
— Боцман, — загремел в рупор старший лейтенант Бубекин. — Пробоина во второй котельной! Аварийную группу туда!
Он перегнулся над поручнями так, что казалось, сейчас потеряет равновесие. Бинокль на тонком ремешке свешивался с шеи Бубекина, на жестяном раструбе рупора блестели пенные брызги.
Возле ростр несколько человек уже передавали вниз аварийный материал.
Здесь распоряжался Снегирев.
— Конвейером станьте, матросы! — кричал Снегирев. Он подхватил поданный сверху брус, передал его дальше.
Брус перехватил Калугин, передал матросу, который уже спускал его в шахту котельной.
Снегирев поднимал второй брус. Его реглан был расстегнут. Он распрямился, глянул в сторону «Геринга».
— Ура! — крикнул старший лейтенант и высоко взмахнул сорванной с головы шапкой.
Калугин оглянулся. Серебряный силуэт быстро сокращался, превращался в высокий ромб. «Геринг» делал маневр уклонения от торпедного удара. Но у самой его кормы блеснул бесшумный черно-пламенный взрыв.
У самой кормы «Геринга» блеснул бесшумный чернопламенный взрыв.
— Есть одно попадание! — крикнул Снегирев. Навсегда запомнилось Калугину его круглое, счастливое, по-детски улыбающееся лицо, с прилипшей ко лбу прядью мокрых волос. И вновь затрясся воздух, шапка Снегирева покатилась по палубе, перевернулась у борта, исчезла в воде.
Счастливая улыбка еще была на губах Снегирева, но он споткнулся, сделал шаг к борту. Калугин едва успел подхватить его большое, тяжелое тело.
— Степан Степанович! — крикнул Калугин. Снегирев обвис на его руках, рядом вырос Филиппов, соскочивший с торпедного аппарата. Торпедист помог Калугину положить старшего лейтенанта на световой люк.
И второе, что врезалось в память в этот момент: повисшее над поручнями тело Бубекина, его дергающаяся рука, измятый жестяной рупор, бесшумно, как в немом кино, упавший на мокрую сталь палубы. А наверху ритмично сотрясалась высокая фигура Максимова, прильнувшего к черному стволу зенитки.
Максимов стрелял из зенитки, и высоко в небе рассыпался на части, медленно гас голубой осветительный снаряд.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда после первой встречи с «Герингом» «Громовой» открыл огонь, дал торпедный залп и ушел в собственную дымовую завесу, тотчас зазвенел телефон в котельном отделении.
— Старший лейтенант Снегирев передает: дали прикурить «Герингу». Крейсер горит! Скоро снова пойдем в торпедную атаку! — сказал мичман Куликов, вешая телефонную трубку.
Котельные машинисты стояли у своих заведываний, положив пальцы на рычаги, повернув к мичману темные остроскулые лица, полные надежды, ожидания, бесконечной решимости. Белый свет фонарей, тусклый отблеск нефтяного пламени дрожали на распахнутых ватниках.