Я вижу обветренные лица моряков, сидящих на койках вокруг узкого корабельного стола; вижу полосы тельняшек, потемневших от пота, под расстегнутыми воротниками ватников… Черным глянцем блестят автоматы, сложенные на одной из коек… Слышен сухой отчетливый стук костяшек домино, в которое с увлечением играют сидящие за столом.
— Присаживайтесь, товарищ капитан, — сказал мне, потеснившись, пятый моряк, не принимавший участия в игре.
— Скоро пойдем? — спросил я, садясь на койку и с наслаждением вытягивая ноги. Я почти бегом прошел пять километров от землянки до причала и еще не оправился от разочарования, узнав, что торпедный катер, на который я спешил, ушел на базу за полчаса до того, как я подбежал к дощатому, чуть белевшему в темноте настилу пирса.
Но и мотобот, смутно вздымавшийся над невидимой водой, был переполнен пассажирами. Моряки с автоматами, торчавшими из-под плащ-палаток, занимали всю палубу. При виде офицерской фуражки они молча расступились, пропуская меня к люку — внутрь корабля…
Итак, я сел на койку. Мои ноги, в тяжелых кирзовых сапогах, уперлись в какой-то прямоугольный предмет.
— Осторожней, товарищ капитан, — не оборачиваясь, сказал широкоплечий рыжеватый человек, только что с треском опустивший на стол костяшку домино. Под примятым подшлемником, сдвинутым на затылок, повязка, как белая тень, пересекала его меднокоричневое лицо. — Я, конечно, извиняюсь, но под койкой у нас пять килограммов взрывчатки. Скучно будет сейчас на воздух взлететь…
Конечно, моряки «разыгрывали» меня, и чтобы поддержать игру, я с достойной неторопливостью поджал ноги. Говоря с моряками, трудно разобрать: когда они серьезны, а когда «травят» — по морской традиции, — подшучивают над вами.
Худой длинноносый человек, потеснившийся на койке, когда я уселся рядом с ним, глядел на меня из-под круглых роговых очков. На нем была потрепанная армейская шинель с капитанскими погонами на плечах.
— Старшина сказал: «Пойдем, как начнет рассветать». В темноте не хочет рисковать. Вчера немцы опять залив минами забросали.
— А как же катер с разведчиками капитана Людова? — спросил я.
— Катер ушел еще в сумерках, — неторопливо, но очень предупредительно ответил офицер в очках. — Там, где бот идет восемь часов, он проскочит за полтора. У него и маневр другой и наблюдение…
Говорящий сидел вполоборота, но мне казалось, что он смотрит на меня в упор.
— Мы его специальными пассажирами укомплектовали, — сказал румяный моряк с квадратными усиками, подравнивая на столе костяшки. — Детишкам на ботишке итти нехорошо. Еще укачает…
— А немецким профессорам тем более, — подхватил маленький боец, сидевший рядом. — Поскольку лаборатория в сопках приказала долго жить…
— Матросы! — предостерегающе произнес человек в очках. В его негромком голосе прозвучали нотки, сразу заставившие замолчать маленького бойца.
Смутившись, он так ударил по столу пятерней, что остальные костяшки подпрыгнули, одна свалилась на палубу.
Я видел, что сильнейшее возбуждение владело сидящими в кубрике. Такое возбуждение замечал я у летчиков, вернувшихся из полета, у моряков после трудного боевого похода… Вслед за окликом офицера в очках наступило напряженное молчание.
— Говорят, старший лейтенант Медведев снова командует катером? — попытался я вновь завязать разговор.
Все молчали.
— Кстати, разрешите познакомиться! — Офицер в очках повернулся и в упор взглянул на меня темными, обведенными синевой глазами. Просьба познакомиться очень напоминала вежливый приказ предъявить документы.
Я не обиделся. На фронте случайные спутники должны быть уверены друг в друге. Я вынул редакционное удостоверение.
Настороженность исчезла с лица офицера. С нежданной силой он сжал мою ладонь длинными, тонкими пальцами.
— Капитан Людов, — сказал он. — А вот мои разведчики — орлы, альбатросы полярных морей. Возвращаемся с операции.
— Вы капитан Людов? — воскликнул я.
Его впалые морщинистые щеки слегка порозовели. Застенчивым движением он поправил очки.
Тот человек, с которым я неоднократно пытался встретиться в базе, оказывался моим соседом и спутником на много часов пути.
— …Значит, вы помните старшего лейтенанта Медведева? — спросил задумчиво Людов, когда несколько времени спустя мы вышли из кубрика и присели на палубе, укрывшись от острого ветра на корме, позади рулевой рубки.
Наступал тусклый, зеленовато-серый полярный рассвет. Бот уже отвалил от пирса и, мерно раскачиваясь, стуча изношенным мотором, шел по спокойному Мотовскому заливу.