Из-за скал доносился шелест волн. Они вышли к синей, вскипающей пенными барашками воде за лаковой черной линией камней. Туман рассеялся, светило высоко поднявшееся солнце, блестело на серой скорлупе раковин, на мокрой морской траве, опутавшей камни.
В одном месте осушка вдавалась глубоко в берег. Здесь море в час прилива билось, видно, в самое подножье отвесных утесов. Летчик стал огибать мокрые камни.
— Хелло! — окликнул Агеев.
Летчик оглянулся.
— Прямо! — Агеев искал нужные английские слова. — Стрэйт эхед!
Уже начинался прилив, небольшие волны, вскипающие пеной, набегали все ближе. Агеев снова сделал знак — итти прямо по обнаженному дну водной излучины.
Но теперь летчик, казалось, потерял способность понимать разведчика. Пошел, тщательно огибая излучину, карабкаясь по скалам.
— Ну, мистер, если боишься ноги промочить, нам с тобой не по пути, — пробормотал Агеев.
Отпустил руку женщины, взял своими сильными пальцами летчика за предплечье. Повел его, слегка сопротивляющегося, прямо по мокрым камням. Женщина шла следом.
— Так-то лучше, — боцман выпустил руку летчика. — А теперь прибавить шагу надо.
Он почти бежал по неглубокой впадине вдоль отвесного темного утеса. Волны набегали все ближе, они почти прижали трех пешеходов к камням. Казалось, сейчас ударят под ноги, — придется итти уже по воде.
— Вот и порядок! — сказал, наконец, Агеев.
Он ухватился за выступ утеса, подтянулся, поднялся на выступ. Подхватил женщину, поставил рядом с собой. Брызги волн хлестнули по мохнатым унтам летчика. Он подтянулся тоже, стал рядом с Агеевым, с улыбкой глядя вниз.
В излучине, которую только что пересекли, плескались темносиние беспокойные волны, пузыри пены лопались на камнях.
— Олл раит! — сказал летчик.
— То-то — «олл раит»! — ответил боцман.
Снова подхватил женщину, подтянул ее на следующий выступ утеса. Подсадил англичанина, легко подтянулся сам.
Так они карабкались — все вверх и вверх. Англичанин тяжело дышал и уже не улыбался. Женщина бледнела все больше.
Они добрались до самой вершины утеса. Утес свешивался прямо над морем, уходил подножьем в волны. Прилив продолжался.
— Вот и прошли по морскому дну, — взглянул боцман на женщину. — Маленькая предосторожность… Литтл каушен, — повернулся он к летчику. — Не понимаете, в чем дело? После, может быть, поймете…
Он пересек утес, лег у его противоположного края. Подал знак спутникам сделать то же самое.
— Теперь можем и отдохнуть. Только за скалы прошу не высовываться.
Сам осторожно выглянул через край утеса.
Ничего не осталось кругом от недавнего промозглого тумана, высоко в небе стояло полярное неяркое солнце. Небо было чистым, будто омытым морской водой. И лилово-синими красками играло море, принимало те глубокие, непередаваемые оттенки, которые навсегда пленяют сердце северного моряка. Дул свежак, пахнущий морем и солнцем. Далеко внизу, направо, среди однообразных камней был виден маленький беспомощно приподнявший крыло самолет.
Летчик, лежавший рядом с Агеевым, расстегнул свой желтый комбинезон на груди, снял шлем, — ветер шевелил мягкие волосы на затылке.
Женщина явно мерзла в своем рваном халате.
Агеев скинул ватник.
— Наденьте, товарищ Медведева.
— Мне не холодно… — Она сделала слабый протестующий жест.
Агеев набросил ватник на ее узкие плечи.
Англичанин медленно вынул из кармана вместительный портсигар. Взял в рот сигарету, протянул портсигар Агееву.
— Спасибо, — отвернулся боцман.
Летчик не отнимал портсигара. Сигареты дразнили своим нарядным, свежим видом, так и просились в руки.
— Спасибо, фэнк, — повторил Агеев. Он резко отвел руку летчика, чуть не рассыпав сигареты.
Англичанин пожал плечами, чиркнул зажигалкой, закурил.
— Теперь, — боцман старался не смотреть на вкусно вьющийся дымок, рассеиваемый ветром, — расскажите-ка поподробней, товарищ Медведева, как вы на этот самолет попали.
Он решил пока ничего не говорить ей о муже. Пускай сюрприз будет полным для обоих. Холодело сердце, когда взглядывал на страшно худое лицо, на меловые нити в густых светлых волосах. Конечно, не такой хотел бы увидеть командир свою супругу. А мальчик, сын?.. Какое-то чувство стыдливости удержало от расспросов об этом. Пусть сама обо всем скажет мужу…
— Что мне вам рассказать? — она взглянула и тотчас отвела глаза. — Сама не знаю, как мне посчастливилось… Здесь, в горах, они что-то строят, какой-то завод… Нас там много — русских женщин… рабынь… Я бетонщица, вчера провинилась, не выполнила нормы… Не выполнила нормы, — повторила она, будто вслушиваясь в музыку русских слов. — И вот — меня должны были наказать сегодня утром. Сечь перед всеми, перед строем рабынь.