— Ну, здравствуйте, Митрофан Степанович.
Старик засуетился, не зная, где усадить гостя, но Илья, добродушно усмехнувшись, остановил его:
— Не велика птица я, чтоб меня встречать. Ну, рассказывайте, Митрофан Степанович. Как тут вам: очень трудно?
…Они просидели почти до рассвета, и о чем только не переговорили за эту ночь! Митрофан Степанович вспомнил свою молодость: как служил во флоте, как потом пошел работать, боролся с хозяевами за собственные права, как похоронил жену и остался один-одинешенек с девочкой-малолеткой на руках. Трудно было, а не сдавался, гнули его, а не согнулся! Илья слушал все время молча, лишь иногда вставляя вопросы.
— Вот и Катюша у меня такая же — неугомонная, — вздохнул старик, и непонятно было: осуждает он дочь или гордится ею?
— Хорошая она у вас. Очень хорошая, — только и сказал Илья, и глаза его, как показалось Митрофану Степановичу, повлажнели.
Когда Илья уже собрался прощаться, Митрофан Степанович решился спросить о главном:
— Как думаешь, Илюша: можно ей чем-нибудь помочь? Адвоката там или еще что-нибудь…
Илья долгим, внимательным взглядом посмотрел на Митрофана Степановича и отрицательно качнул головой:
— Скрывать не стану: вряд ли. Виновность ее с точки зрения закона очевидна. Нелегальный кружок, литература — этого достаточно, чтобы обвинить человека, как они пишут, «в заговоре, направленном на ниспровержение строя». А после зимних событий охранка особенно озлоблена, хотя правительство и играет в демократию…
Митрофан Степанович опустил голову.
Илья помедлил:
— Можно, конечно, попытаться организовать побег из тюрьмы. Но это рискованно для самой Кати. Побег с поселения, а ее, вероятно, пошлют на поселение, куда легче, проще и безопаснее. — Илья взял старика за руку: — Поверьте, Митрофан Степанович, мне Катя тоже очень… дорога. Мне, может быть, все, что случилось, вдвойне тяжело, потому что ведь это я привлек Катю к работе. Но вы меня поймете: у нас нет иного пути, кроме пути борьбы!
И старик понял его. Он на мгновенье опустил голову, потом поднял ее, и взгляд его был тверд и спокоен.
— Она у меня сильная, — негромко сказал он. — Она вынесет все!
«Вот с какими людьми пошла ты одной дорогой, доченька, — гордо подумал Митрофан Степанович, проводив Илью. — С настоящими людьми!..»
ГЛАВА 14
Места, в которых проходила теперь эскадра, были для моряков сплошной, непрерывной загадкой. То вдруг налетит шквал, вон как девятого числа, во вторник, и тогда палуба ходуном ходит; то наступит неожиданное безветрие, штиль, и море лежит дремотное, неподвижное, и крупные мохнатые звезды по ночам смотрятся в него, как в зеркало…
Двенадцать дней — с первого мая, когда начался последний переход эскадры и перспектива скорого прихода во Владивосток перестала казаться недостижимой, а на кораблях только и разговора было, что об отдыхе во Владивостоке, — двенадцать дней прошли на эскадре в обычной хлопотной суете службы.
С утра — приборки, чистка оружия и боевых механизмов, тренировки специалистов, потом — обед, снова занятия…
Делали около двухсот миль в сутки, грузились углем в открытом море, — за последнее время это стало уже привычным, — по утрам проводили маневренные учения, чистили абордажное оружие. Единственным разнообразием в этой серой, привычной будничности (серой буквально, потому что почти все время над морем висели свинцовые, неподвижные тучи) явилось задержание английского парохода «Олдхэм», который упорно следовал за эскадрой, держась в стороне.
Трюмы «англичанина» были забиты грузами для Японии, так что пришлось их, по законам военного времени, конфисковать, но никого на эскадре это не обрадовало — матросы мрачно шутили:
— Уж если появился этот соглядатай, добра не жди. Того и гляди, беда какая-нибудь нагрянет.
— А что им, тем англичанам, нужно? Хитрят-мудрят, а ничего не поймешь.
— Да тут и понимать нечего. Хитрость ихняя вот какая простая! Хитра Хавронья, да высоко гнездо воронье… Им бы чего хотелось: чтобы мы позлее перегрызлись с япошками, а как станем слабже, они и нас и япошек к рукам приберут…
С тех нор как восьмого мая перешагнули границу тропиков, стало заметно прохладнее, тучи висели над кораблями, тянуло холодным ветром. Разразился долгий, надоедливый мелкий дождь, не прекращавшийся почти двое суток.
— Что-то ползем мы, ползем уже, кажется, давно на японских коммуникациях, а дети богини Аматерасу не проявляют к нам интереса, — пошучивал мичман Терентин.