— А социалисты, милок, они тоже разные, — подумав, сказал Копотей. — Есть, которые…
Но тут его предостерегающе толкнул Степа Голубь: к матросам приближался унтер-офицер.
— Разговоры!
— Да мы об жизни, — спокойно-насмешливо возразил Копотей.
Унтер-офицер покосился на Копотея:
— Об какой еще жизни?
— Известно: о нашей, матросской…
Унтер пожал плечами: нашли о чем толковать!
— Сказано, не болтать! — грубо одернул он.
…В половине десятого команде было дано разрешение завтракать, но только матросы принялись за еду, как снова прозвучал сигнал тревоги.
— Опять японцы показались!
Лейтенант Дорош поднес к глазам бинокль, однако в нем уже не было нужды: четыре японских крейсера подошли к эскадре так близко, что уже можно было без труда опознать их. Это были малые крейсера недавней постройки, быстроходные и отлично вооруженные.
— Ого!.. — вполголоса произнес Дорош. — Если таких китов в разведку посылают, каковы же тогда их главные силы?
Японцы совершенно откровенно испытывали крепость нервов русских моряков: они демонстративно развернулись на ходу и шли медленно, очень медленно, поводя в сторону русской эскадры черными зевами крупнокалиберных орудий.
Неприятельские крейсера, которые вначале шли контркурсом с русской эскадрой, подошли почти вплотную к ее левой колонне и легли на курс, слегка сходившийся с курсом русских кораблей. Дальномерщики торопливо уточнили дистанцию: до ближайшего японского крейсера было пятьдесят восемь кабельтовых. Расстояние это постепенно сокращалось. Приземистые, с острыми форштевнями корабли были уже превосходно различимы с «Авроры», и когда дистанция до них сократилась до сорока двух кабельтовых, оба русских броненосных отряда по сигналу адмирала начали заходить влево — так, чтобы вместе с третьим отрядом броненосцев составить одну единую линию.
Легко, подобно птицам, вырвавшимся на волю, взлетели разноцветные флаги над «Суворовым»: адмирал приказывал открыть огонь.
Первый выстрел прозвучал с «Николая». Странное дело: все ожидали этого выстрела, стискивая зубы от внутреннего напряжения, а он прозвучал коротко, негромко, почти неслышно, даже эхо не подхватило его отголоска.
Еще не растаял сизо-голубой дымок, как японские крейсера открыли ответный огонь.
— Шестому плутонгу — к бою! — передали с мостика: шестой плутонг был на «Авроре» кормовым, и корабли неприятеля находились сейчас как раз в его радиусе обстрела.
Аким Кривоносов наводил орудие. Куда делись прежние несобранность, взволнованность; он сам удивился, до чего спокоен был в эту минуту. Главное, не нужно торопиться… Так, правее, еще правее…
— Цель поймана! — отрывисто доложил он и как будто со стороны прислушался на мгновение к своему голосу: ничего особенного — так же, как всегда на учениях…
— Товсь!
Тело орудия на мгновение подалось назад, грузно, словно нехотя, выдохнуло сноп оранжево-багрового пламени и медленно-медленно вернулось в исходное положение.
— Есть! — весело выкрикнул чуть побледневший от волнения Степа Голубь. — Левый крейсер исхлопотал себе что надо. Прямо в кормовую рубку!..
Аким Кривоносов внутренне удивился: неужели все это так просто? А может, и не он — кто-нибудь другой угодил сейчас в неприятеля?
Но лейтенант Дорош уже кричал со своего места:
— Кривоносов!
— Есть, ваше благородие!..
— С боевым крещением тебя!
— Спасибо, ваше благородие. Рад стараться.
Он снова подумал: да нет, тут что-то не так. Уж очень просто… Рукавом грубой парусиновой рубахи он отер лоб, ставший почему-то влажным.
Орудия шестого плутонга «Авроры» были снова заряжены, но второго залпа произвести так и не удалось: японцы внезапно повернули «все вдруг» и начали скрываться в тумане, беспорядочно отстреливаясь на ходу. Только один крейсер продолжал следить за эскадрой, по-прежнему оставаясь в отдалении.
…И опять на «Авроре» сыграли отбой: вражеских кораблей поблизости больше не было.
Лейтенант Дорош, приказав отпустить прислугу подачи, направился в каюту. Почти вслед за ним прибежал туда возбужденный мичман Терентин.
— Ну как, Алеша, можно тебя поздравить с почином? — сказал он. — Лиха беда начало, — так, кажется, говорят?
— Не знаю, как начало, а беда лиха. Садись-ка, передохнем немножко. Эти бессонные ночи скоро совсем с ног свалят.
Он помолчал, нерешительно посмотрел на Терентина, потом сказал:
— Слушай, Андрей, обещай исполнить одну мою просьбу…