— Что случилось? Черт вас возьми, что случилось? — исступленно закричал выбежавший из рубки Небольсин, поправляя на бегу сползавшую на лоб марлевую повязку.
Офицеры, не успев ничего сообразить, недоуменно переглядывались.
Первым опомнился старшина электроминной части Андрей Подлесный. Тихий и неприметный до сих пор, чуточку ленивый и неповоротливый на учениях, — этакий спокойный увалень, которому все нипочем, — он в бою словно преобразился.
— Броневой кабель перебит! — выкрикнул он.
— Так какого же черта ты стоишь! — зло выругался Небольсин, но Подлесный, уже не ожидая приказания, бросился исправлять повреждение.
Кабель оказался перебитым возле боевой рубки, и лишенная электрического управления рулем «Аврора» стала хорошей мишенью для японцев. Снова загремели, загрохотали их орудия, осколки разлетались возле самой рубки, но Подлесный, казалось, вовсе не обращал на них внимания.
А неожиданностям на корабле не было конца.
Сквозь рев канонады и скрежет осколков Небольсин вдруг услышал чей-то отчаянный, нечеловеческий вопль:
— То-о-нем!..
По палубе, выскочив из своей каюты, метался ошалевший от ужаса отец Филарет.
Крейсер действительно несколько накренился на нос — там образовалась довольно большая пробоина, — но уже вскоре начал выравниваться: матросы успели подвести пластырь.
— Пойдите объясните батюшке, что так кричать… неприлично, — сквозь зубы процедил Небольсин, оборачиваясь к стоявшему позади него непривычно молчаливому мичману Терентину.
…Сколько же длилось это оцепенение?
Дорош все еще стоял, вертя в руках поднятую с палубы бескозырку.
Внезапно он тряхнул головой и тут же вспомнил: орудие продолжает молчать!
— Зиндеев! — крикнул он.
— Я тут, ваше благородие.
Оказывается, Зиндеев все время стоял позади него.
— Куда, к черту, весь расчет подевался?
— Пораненные, ваше благородие…
— Наводчиком можешь?
— Никак нет, не обучен… Только замковым.
— Становись!..
— Эх, ваше благородие! — вздохнул появившийся откуда-то сбоку Евдоким Копотей. — Кривоносова в лазарет понесли, видели? Какого комендора лишились!
— Становись, Копотей! — вместо ответа приказал Дорош. — Будем стрелять!
Но тут он увидел, как по трапу поднимаются два матроса из расчета подачи: вероятно, их спасло то, что в момент, когда разорвался снаряд, они находились внизу.
— Есть подача! — воскликнул Дорош. — Зиндеев, становись им в помощь на подачу… Зиндеев, ты здесь?
Зиндеев молчал.
Дорош оглянулся и увидел, как Зиндеев старательно перевязывает себе левую руку у локтя: сквозь бинт проступала кровь. Залито кровью было и плечо.
— А-а, черт! — выругался Дорош и поискал глазами: кто же может заменить Зиндеева?
— Я готов, ваше благородие! — спокойно доложил тот.
— Да ты что, с ума сошел? Марш на перевязку!
Но Зиндеев отрицательно мотнул головой.
За бортом, возле самой кормы, разорвался еще один снаряд, дико скрежетнула сталь. Копотей схватился за плечо.
— Что, и тебя?.. — испуганно воскликнул Дорош.
— Зацепило маленько, — через силу, будто виновато улыбнулся Копотей. — Ну-ка, Зиндеев, полезь ко мне в карман, там корпия должна быть… — И он снова улыбнулся Дорошу виновато и растерянно. — Я сейчас, в один момент перевяжусь, ваше благородие.
А орудие все молчало.
Прибежал встревоженный лейтенант Лосев. Фуражка у него была сбита на затылок, скуластое широкое лицо покрыто мелкими капельками пота. Он на ходу затягивал зубами узелок бинта на левой руке.
— Что у вас тут происходит? — хрипло спросил он, сдерживая дыхание. — Почему молчит орудие?
Дорош без слов, глазами показал на пятна крови, не успевшие засохнуть на палубной, сырой от тумана металлической глади.
— Пон-нятно! — досадливо произнес Лосев. — Но ты, Алексей, все-таки что-нибудь… изобрети. Сейчас очень нужно!
Дорош молча кивнул: ясно.
И вот тогда-то снизу, отсчитывая ступеньку за ступенькой, все восемь железных ступеней, по трапу начали подниматься оставшиеся в живых матросы шестого плутонга. Они были наспех перебинтованы, некоторые из них ступали неуверенно, будто слепые, но все-таки шли.
— Добро! — обрадованно воскликнул лейтенант. — Значит, еще повоюем!..
И орудие снова заговорило. Матросы по двое подносили ставшие вдруг тяжелыми сорокакилограммовые стальные снаряды и зарядовые гильзы к ним, похожие на огромные папиросы с золочеными мундштуками. Дорош, став сам вместо замкового, рывком подавал на себя изогнутую рукоятку замка, выкрикивал «То-овсь!» и дергал за спуск.