Еще только три дня назад он страстно, до исступления завидовал Рожественскому, называл его про себя выскочкой и пролазой и не раз мечтал о том, как бы он развернулся, совсем по-иному повел дела, окажись флагманом всей эскадры, а не одного только крейсерского отряда. Но теперь командовать какими-то тремя несчастными полуразбитыми крейсеришками — фу, даже стыдно подумать!..
Честолюбивый и в то же время, подобно всем неудачникам, постоянно озлобленный, он давно уже приучил себя к мысли, что только несправедливость и чужие козни мешают ему раскрыть все его неоценимые таланты.
И вот теперь такая возможность наконец-то представилась, но — бог мой! — всего только три крейсера…
А командовать ими все-таки было нужно, и, после долгих раздумий и колебаний, адмирал наконец-то принял решение: уцелевшим кораблям идти в Шанхай. Ближе и удобнее было бы, разумеется, пробиться к своим, во Владивосток[28], но при одной мысли о возможном вторичном столкновении с японцами удлиненное лицо адмирала покрывалось холодным потом. Нет-нет, хоть к черту на рога, только не это!..
Бесстрастный флаг-офицер молча записал продиктованный бароном приказ и так же молча, почтительно склонил напомаженную голову: он и в походной обстановке находил возможность следить за своей внешностью.
— Идите, голубчик, идите, — расслабленно произнес адмирал. — Пусть сейчас же передадут это на крейсера.
Флаг-офицер, ступая неслышно, вышел из адмиральской каюты, но тут же возвратился.
— Прошу прощения, ваше превосходительство, — он вновь склонил напомаженный пробор. — Совсем запамятовал: Аркадий Константинович испрашивает разрешения предать погребению тело Евгения Романовича Егорьева.
— Да-да, разумеется, — поспешно согласился Энквист. — Скажите мне, когда это нужно будет, я тоже приму участие. — Он пожевал губами: — Я очень любил… этого умного и храброго командира!..
Со времени своего перехода на «Аврору» адмирал Энквист так ни разу и не показался на палубе крейсера, не дождались его и офицеры в кают-компании. Даже Небольсин вынужден был сообщаться с ним главным образом через флаг-офицера. Зато почти ежечасно сбившиеся с ног адъютанты и вестовые тащили в каюту Энквиста то разведенный уксус, то остуженную пресную воду, то заваренный дочерна китайский чай: у младшего флагмана эскадры флота Тихого океана приключился острый приступ мигрени.
В полдень застопорили машины, приспустили флаги, дали орудийный салют в семь выстрелов, и тело бывшего командира «Авроры» скользнуло с наклонно положенных досок за борт корабля.
И почти в ту же минуту сигнальщик, наблюдавший за горизонтом, выкрикнул так, что услышали все на палубе:
— Прямо по курсу дым!..
Энквист приказал поднять сигнал «Тревога!» и приготовить крейсера к бою.
Сначала был виден один дымок, потом к нему прибавилось еще четыре, а через полчаса уже без биноклей можно было разглядеть желтые трубы и белые корпуса кораблей; наконец на головном броненосце был опознан звездно-полосатый американский флаг.
Энквист распорядился произвести салют; с американского флагмана ответили тем же. Вскоре от броненосца отвалил катер и, лихо развернувшись, подошел к парадному трапу, спущенному с «Авроры». На борт крейсера поднялись четыре американских офицера, все четверо высокие, поджарые, с холодными, непроницаемыми главами.
Не поздоровавшись ни с кем, кроме адмирала, они поспешили в его каюту и вышли из нее минут через двадцать. Вслед за ними вышел флаг-офицер Энквиста.
— Передайте крейсерам, — распорядился он. — Адмирал принял решение идти в нейтральный порт Манилу.
С броненосца, стоявшего к «Авроре» ближе всех, американские офицеры и матросы бесцеремонно разглядывали русских моряков. Они перебрасывались веселыми замечаниями, хохотали, и тогда кто-нибудь из них подносил ко рту мегафон:
— Хеллоу, рашен!.. Немного битый есть, а?..
И все заливались довольным смехом.
— Нет, ты посмотри, какие скоты! — возмущался мичман Терентин. — Они понимают, над чем смеются?
Дорош угрюмо отмалчивался.
Матросы «Авроры», занимаясь своими привычными делами, старались не смотреть в сторону «америкашек».
На «Авроре» был поднят сигнал: «Олегу» и «Жемчугу» идти за нею в кильватерном строю, вслед за американским броненосцем.
Так, окруженные непрошеным эскортом, и пришли русские корабли двадцать первого мая в Манилу.
С борта «Авроры» были хорошо видны домики, тонущие в океане тропической зелени; за невысокой крепостной стеной возвышался купол собора, построенного, как впоследствии узнали русские моряки, еще чуть ли не в шестнадцатом веке. Большая, глубокая гавань поражала своими размерами: в ней могли бы разместиться, пожалуй, все флоты мира.
28
Крейсер «Алмаз» и два миноносца после боя именно так и пошли и 16 мая были радостно встречены жителями Владивостока.