Писарь важно кивнул головой, и тогда в воздух полетели бескозырки, и десятки голосов слились в восторженном крике.
— Ур-ра! Почта идет!..
Усатые, пожилые люди вели себя точно дети: толпились у трапа, обнимались, выкрикивали какие-то бессвязные слова.
— Качать писаря!.. Качать!..
Коротеева действительно посылали за почтой. Прослышав о том, что в Маниле скопилось много писем для моряков русской эскадры, матросы с понятным нетерпением ожидали возвращения писаря: каждому хотелось получить хотя несколько долгожданных строчек — как там, дома, живы ли, здоровы ли?
Коротеев поднялся на палубу, волоком таща большой брезентовый мешок. На палубе он рукавом форменки вытер вспотевший лоб.
— Видите, какие страдания из-за вас принимаю.
— Ладно, будет тебе. Говори лучше, когда раздавать начнешь?
— Ишь, быстрые какие! — усмехнулся писарь. — Так уж сразу и раздавать…
— Но-но, ты не шуткуй! — возмущенно закричали матросы. — Раздавай да зубы не заговаривай!..
— Да чего вы привязались! — отмахнулся Коротеев. — Мое дело десятое, что прикажут, то и делаю, понятно? Их высокоблагородие, господин капитан второго ранга, приказали всю почту доставить прямо к нему.
— «Приказали», «приказали»! — озлобленно передразнил Листовский. — А ему-то какое дело до наших писем? Пусть своими распоряжается.
— Но-но, ты потише, — предостерегающе крикнул Коротеев и поспешил в каюту Небольсина.
Капитан второго ранга и впрямь отдал такое приказание: всю почту доставить к нему. Предшествовало этому вот что.
Накануне на «Аврору» прибыл американский офицер в пробковом шлеме и коротких, до колен, брюках.
— Капитан Гарпер, — небрежно откозырнув Небольсину, представился он. Не удостоив взглядом других офицеров и матросов, он бесцеремонно взял Небольсина за локоть: — Нам нужно поговорить без свидетелей.
Небольсин понимающе кивнул и повел его к себе в каюту. Там Гарпер снял шлем, обнажив наголо выбритую голову, блестевшую, как огромный бильярдный шар, и, без приглашения устроившись поудобнее в кресле, сказал:
— Послушайте, кэптен, у нас имеется много писем из России, полученных в адрес вашего корабля. Как распорядиться этой почтой?
— То есть как это — распорядиться? — не понял Небольсин. — Я нынче же пошлю за нею человека.
— О, разумеется, — прервал Гарпер. — Но я не об этом. Дослушайте, будьте любезны, до конца.
Он на мгновение, всего только на мгновение замялся, будто подыскивая нужные слова.
— Не тревожат ли вас, что в этих письмах могут оказаться известия об этих… неприятных зимних событиях в вашей столице, о революционных волнениях. Может быть, вы сочтете нужным предварительно…
— Да-да, совершенно верно, — растерянно согласился Небольсин. — Мне, знаете, это и в голову не пришло. Благодарю вас за предупреждение. Я сам лично займусь этой почтой.
Капитан Гарпер одобрительно кивнул: правильное решение.
— Мы, разумеется, не вмешиваемся ни в чьи внутренние дела, — он произносит это с лукаво-почтительным видом. — Однако должен прямо сказать, всякого рода… эксцессы были бы в нашем порту чрезвычайно нежелательны.
Небольсин еще раз заверил, что примет все необходимые меры.
…И вот он третий час сидит, запершись у себя в каюте, и с каждой минутой, с каждым новым прочитанным письмом ему становится все страшнее. Он чувствует, как леденящий ужас охватывает его.
«Милый Петенька, а у нас намедни были казаки, всех перепороли, искали помещичью пшеницу…» «Дядя Ваня вот уже третий месяц безработный, потому как и у них в мастерских тоже произошло сокращение…» «Андрюшенька, сыночек, помолись богу за отца: не вынес он этой страшной муки, умер в тюрьме, там его и похоронили…»
Фразы, выхваченные наметанным глазом Небольсина из разных писем, давно уже переплелись в его мозгу в какой-то кошмарный, чудовищный клубок. Небольсин то поднимется из-за стола и начнет шагать но каюте, зябко поеживаясь, то снова возвратится к этой груде страшных конвертов и, оттопырив мизинец, надрывает их один за другим. Первые прочитанные письма он рвал на мелкие кусочки, потом стал просто разрывать надвое, и бумажная гора все росла и росла в корзине под столом.
Небольсин задыхался от бешенства, удушьем подступавшего к самому горлу. Казалось, вся Россия, далекая и жуткая, двинулась на него языками пожаров, лесом острых, отточенных кос, шеренгами молчаливых рабочих из заводских решетчатых ворот…
Расстегнув ворот кителя, Небольсин крикнул хрипло:
— Архипов!..