Летом спасали ягоды: шикша и морошка; в тундре по ним ступаешь, и они брызжут тугим соком из-под подошв.
На светлый и как-то необычно тихий владивостокский рейд избитый многодневными тяжелыми штормами посыльный корабль «Баклан», с поголовно больной командой и с пустыми трюмами, возвратился только поздней осенью.
Разграбленный, разгромленный, брошенный порт был страшен. Серыми призраками высились голые каменные причалы, в пустых пакгаузах ютились беспризорники и худые бродячие собаки; просторные склады из гофрированного железа были полны ветром и горькой пылью.
«Баклан» встретили недружными звуками оркестра. Оркестр был пожарный, новых маршей он не знал, старые играть было боязно — играли безопасный грустный вальс «Березка». Оказалось, что «Баклан» да еще несколько таких же маломощных, почти невооруженных суденышек и составляют весь государственный военный флот республики у берегов Великого океана: все, что осталось после пятилетней войны.
«Баклан» подлатали, поставили ему на носу и на корме по пушчонке — больше для устрашения, чем для стрельбы, потому что снарядов к ним все равно не было. И тихий труженик-грузовоз стал сторожевым кораблем.
Он и еще такой же маленький задиристый «Красный вымпел» — бывший «Адмирал Завойко» — наводили страх на самых отчаянных нарушителей границы. Со своими не-стреляющими пушечками и с несколькими пулеметами «Баклан» бросался наперерез большим и отлично вооруженным кораблям, «случайно» сбившимся с курса. И повторялось древнее чудо: мужество брало верх над силой.
С годами все меняется.
Охрана океанского рубежа была теперь поручена быстроходным стальным кораблям; была создана помощница флота — морская авиация. А на смену им уже шел флот подводный, флот, снабженный реактивными установками и автоматными двигателями, — флот даже не сегодняшнего — завтрашнего дня. «Баклан» перешел в разряд вспомогательных судов. Это было жестоко, но справедливо: он стал самим собою. Пушки с него были снова сняты, теперь они караулили серую церковную дверь Военно-морского музея, и мальчишки любили взбираться на них.
Если полистать личное дело нынешнего командира «Баклана», там тоже нашлось бы немало такого, что подтверждает опытность и известность Листопадова — моряка, как говорят, не из последних. Служил он на первом крейсере, появившемся у тихоокеанского берега, хаживал за границу на быстроходных фрегатах и эсминцах, брал со своими артиллеристами призы на флотских состязаниях, читал офицерам лекции об опыте воспитания и обучения личного состава.
А потом пришла болезнь, неожиданная, нелепая, страшная. Она приковала энергичного Листопадова к постели на целых полгода. Ему нельзя было ни вставать, ни двигаться, ни даже просто помногу разговаривать, — Зина днями и ночами просиживала у его кровати, и она была беспощадна во всем, что касалось режима. Она постарела за полгода на десять лет.
Еще полгода после этого Листопадов находился в резерве. Он не решался ходить в порт — боялся встреч и расспросов. Он поднимался на Орлиную гору, и широкая синяя бухта — вся, со всеми своими кораблями, катерами, причалами, — казалось, лежала у самых его ног. На вершине горы грелись ленивые ящерицы, пахло полынью и горячими камнями; снизу доносился мерный гул моря, и Листопадов лежал, задумчиво покусывая травинку. «Покой, покой и еще раз покой», — говорили ему госпитальные врачи. А какой там покой, когда голову распирает от печальных и тревожащих мыслей.
Проще всего было уйти на пенсию — ему ее дали бы. И если уж на то пошло, Зина тайком от него давно присмотрела за городом тихую, затаенную дачку: живи — разводи клубнику.
Можно было уйти на пенсию и уехать. Куда уехать? А все равно куда: расстелить на столе карту Советского Союза и с закрытыми глазами, наугад ткнуть пальцем…
Но все это было не для того, кто любит море, а значит — и не для Листопадова. Море нельзя любить половинчато, деля свое чувство между ним и клубничными грядками: его можно или безраздельно любить, или не любить вообще. И тот, кто приходит служить на море, служит уже до старости, потому что сроки эти устанавливает сердце, а не отдел кадров.
Листопадов обратился к Военному совету: пошлите на корабль!
Он с томительным замиранием сердца ждал ответа. Всему свое время, с беспощадностью к себе самому думал он. Уже сходят со стапелей новые, совершенные корабли, управлять и командовать которыми старым морякам попросту не хватило бы ни знаний, ни опыта. И уже прибывают на флот молодые вежливые офицеры с академическими значками на кителях. О нет, они всегда будут уважать и ценить вот таких, как он, флотских ветеранов. И они всегда будут с благоговением впитывать опыт Великой войны, опыт таких вот, как он, Листопадов, зрелых, многое повидавших на своем веку моряков. Но ведь жизнь-то — она же не стоит на месте, а в походе всегда первыми идут те, кто сильнее, моложе, выносливее!