Широкие запястья царицы были украшены цепочками от часов; Амфитрита шествовала босиком.
Но все это мало кого смущало. Не смущало зрителей и то, что Амфитрита разговаривала с супругом и с окружающими хриплым, простуженным басом, — при любых обстоятельствах это были боги, и им воздавались достойные почести.
За божественной супружеской четой шествовал оркестр, сплошь состоящий почему-то из негров; в свите богов, при определенном напряжении фантазии, можно было узнать и арлекинов, и чертей, и рыб, и легкомысленных воздушных балерин; все это шествие, под неистовый грохот марша, специально к празднику разученного, прошло от носа до кормы и по всем помещениям корабля.
— Люди добрые, — останавливаясь наконец перед вахтенным офицером и трижды стукнув о палубу самодельным трезубцем, провозгласил Посейдон, — отвечайте, люди добрые, кто вы такие и куда путь держите?
Посейдон почему-то изъяснялся с заметным волжским оканьем, время от времени покашливая в кулак.
— Мы — русские моряки, — серьезно отвечал мичман Терентин, смешливо покусывая пухлые губы. — А путь держим к берегам Японии.
— А зачем же вы туда путь держите? — продолжал допытываться любознательный Посейдон.
— Бить-топить неприятеля нашего.
— Добре! — похвалил Посейдон и, явно выходя за рамки выученной роли, посоветовал: — Всыпьте ему, да покрепче, в гроб, в зюйд-вест, в попутный ветер…
Матросы, столпившиеся вокруг, дружно хохотнули. Амфитрита, должно быть непривычная к подобному жаргону, стыдливо опустила глаза.
— Одначе хоть и за добрым делом вы идете, а выкуп с вас все одно полагается, — не растерялся Посейдон, снова входя в роль.
И вот тут-то мичман Терентин пустил в ход козырный номер подготовленной им программы. По его незаметному сигналу на палубе появились матросы, загримированные под офицеров «Авроры». Типаж был подобран настолько точно и сходство оказалось таким поразительным — не зря Терентин с Бравиным трудились все утро, — что зрители изумленно ахнули.
Особенный восторг вызвал машинист Иванов, изображавший Аркадия Константиновича Небольсина. Он шел, высоко выбрасывая вперед прямые, негнущиеся ноги и словно раздвигая остановившимся холодным взглядом толпу матросов; тонкие губы его были плотно сжаты, большой палец левой руки заложен за борт кителя. Кто-то встревоженно вздохнул, кто-то попятился. Мичман Терентин растерялся: матрос оказался более даровитым актером, чем он предполагал.
Иванов — Небольсин остановился в центре толпы, намереваясь что-то сказать, но тут его кто-то предостерегающе дернул за рукав.
На палубе в эту минуту показался настоящий Небольсин. С минуту он молча недоуменно глядел холодными недобрыми глазами на своего двойника, потом так же молча круто повернулся и, не сказав ни слова, легко взбежал но трапу на мостик.
— Вот тебе, бабушка, и юрьев день! — разочарованно прошептал кто-то в толпе матросов.
Праздник был испорчен.
Вечером в кают-компании Егорьев — он весь день пробыл на «Суворове» по вызову адмирала Рожественского — поинтересовался, достаточно ли удачно прошло празднество.
— Недурно, — сухо бросил Небольсин, не поднимая взгляда от тарелки.
Мичман Терентин мучительно покраснел. Но уже через минуту он, как всегда, забыл о своих печалях и невзгодах и заразительно хохотал, слушая какую-то забавную историю, которую вполголоса рассказывал всегда уравновешенный, спокойный лейтенант Лосев.
Егорьев догадался, что в его отсутствие произошло что-то неприятное, досадное, но расспрашивать не стал.
Из-за стола Небольсин вышел первым.
ГЛАВА 5
Без малого два месяца проболела Катя, и вконец отчаявшийся Митрофан Степанович начал терять всякую надежду на выздоровление дочери.
Ночи напролет металась она в бреду, шептала что-то пересохшими, почерневшими губами, стонала, звала то отца, то Акима, то снова отца; и старик, сидя у ее кровати, с тоской глядел на дочь, бессильный хоть чем-нибудь помочь ей.
Каждое утро у него начиналось с одних и тех же забот. Осторожно, чтобы не потревожить впавшую в забытье Катю, он выдвигал один за другим скрипучие ящики старенького комода: что еще можно продать? И на врача и на лекарства требовалось так много денег, а от тех жалких грошей, которые накопила Катя за два года работы на фабрике, давным-давно уже ничего не осталось…