Странное дело: обо всем этом Илья рассказывал спокойно, будто посмеиваясь над прежней своей собственной глупостью: вот, мол, серость наша — вертят тобой, как игрушкой. А Кате от этих спокойных, неторопливых слов становилось вдруг жутковато, и она понимала, что за этим сегодняшним спокойствием Ильи — пережитые страдания, боль и горечь.
— Так-то и получился из меня танцор-кавалер, — невесело усмехался Илья. — Никогда прежде не думал, что этаким ремеслом придется заняться.
Катя не уставала расспрашивать его о Дальнем Востоке и о войне, требовала бесконечных подробностей, так что он однажды даже удивился:
— Зачем тебе все это знать?
— Так, — смутилась Катя. — Просто так. Любопытствую.
Илья с сомнением покачал головой и внимательней обычного поглядел на девушку.
— Ой ли, красавица? Жених, наверное, там? — высказал он догадку. — Солдат?
— Матрос, — опустив голову, чуть слышно прошептала Катя. — Комендор на крейсере «Аврора»…
— Поня-атно…
И еще ожесточеннее начал двигать ногой со щеткой.
Пробовала Катя заговорить с ним о том страшном воскресенье девятого января, которое навсегда перевернуло ее душу, но Илья, как-то странно, будто изучающе посмотрев на девушку, промолчал, а через минуту повел речь совсем о другом.
Случалось несколько раз, что Илья провожал Катю домой, хотя им было не совсем по пути. Катя предлагала помочь ему нести ведро с остатками мастики, но он испуганно восклицал:
— Что ты, девица-красавица! Я еще и сам не слабосильный.
И мрачнел почему-то.
Невский шумел веселыми голосами бесчисленных прохожих, был наполнен звоном конки, цокотом сытых извозчичьих рысаков; ярко сияли витрины, доносилась откуда-то музыка — ничто не напоминало о том, что где-то идет война. И только этот однорукий солдат, никому не уступавший дороги, был как бы живым ее укором сытому, довольному проспекту. Может, поэтому прохожие испуганно сторонились Ильи…
Совсем так же, как когда-то с Акимом, они весь путь почти ни о чем не говорили, и Катя была благодарна ему за это молчание, будившее в ней дорогие сердцу воспоминания. Возле ее калитки Илья торопливо прощался и уходил не оглядываясь.
И лишь один раз — это уж совсем недавно — Илья, остановись около знакомой калитки, сказал глуховато, глядя куда-то в сторону:
— А что, Катюша, пошла бы ты за меня… За такого, однорукого?
Катя подняла на него испуганный взгляд: этого вопроса она боялась больше всего, хотя уже давно начинала смутно предчувствовать, что он рано или поздно будет задан.
— А как же Аким? — растерянно спросила она. — Илья, милый, не сердитесь: дело совсем не в вашей руке… Я очень… очень люблю Акима…
И она смущенно умолкла, досадуя на себя, что сказала как-то не так, не то, — Илья может понять неправильно и обидится.
— Да нет, я просто так, к слову, — начал неловко оправдываться Илья. И поспешнее обычного попрощался, отводя смущенный и растерянный взгляд.
В следующую среду он был, как обычно, ровен и шутлив, беззлобно поддразнивая кухарку, а когда ушел натирать пол в гостиной и Катя по привычке остановилась у двери, наблюдая его работу, он сказал, вдруг переходя на «вы»:
— То… давешнее, простите мне, Катерина Митрофановна…
Катя дружески улыбнулась ему.
…— И вот ведь пакостник какой! — нисколько не тревожась о том, что инженер в своем кабинете может услышать, рассуждал Илья, сдвигая мебель в дальний угол гостиной и не глядя на девушку. — Старик ведь, седина в волосы, а бес в ребро… До тебя тут одна работала… тоже приходящая. Снасильничал, а когда она затяжелела — красненькую ей в руки сунул: ступай, милая, на все четыре стороны. Думает, красненькая — вся цена человеку. Не-ет, нечего тебе тут делать! Да и я сюда больше не покажусь — ну их к чертям собачьим, без работы не останусь!..
Когда возвратилась хозяйка и, очевидно, смутно догадываясь о чем-то, подозрительно посмотрела на заплаканное, с красными припухшими веками лицо Кати, которая молча помогала Илье, тот, не отрываясь от работы, промолвил — будто между прочим:
— Вот видишь, Катерина Митрофановна, надо было раньше хозяйке сказать, что у тебя нарыв в ноге. Сейчас, когда прорвало, небось полегче стало?
Хозяйка поверила выдумке полотера и не стала донимать Катю расспросами.
— Можно было и дома денек посидеть, — милостиво заметила она.
Вечером Илья вызвался проводить Катю домой. У калитки он долго переминался с ноги на ногу, потом спросил глуховато: