Скрыть все эти факты вряд ли возможно, и не потому ли европейские военно-морские вестники с более чем похвальным усердием обливают грязью японскую предприимчивость: вот, мол, шагу нынче не шагнешь без того, чтобы не натолкнуться на японского шпиона. Расписывается на все лады «творческое оскудение» технической мысли в Японии. Извлечен на свет божий анекдотец с бородой — насчет того, что даже лошадиное ржание японцы украли у лондонских извозчиков, а теперь выдают за собственное открытие.
Но это все — хитрости, белыми нитками шитые. Разве один только дурак не заметит, что тут дело не столько в мощности японской агентурной сети, — а она, надо признать, действительно огромна и разветвленна, — сколько в изрядном потоке золота, текущем с востока на запад в бездонные сейфы европейских банков. И то, что эскадре, составленной в Ревеле, не под силу тягаться с этой — целым миром взлелеянной! — японской громадой, тоже не он, Рожественский, первый понял.
Поделиться ли всеми этими мыслями с царем? Еще недавно обласканный его монаршим вниманием и поэтому сделавший такую стремительную карьеру, он должен был бы поставить этим на карту все, — царь не любил, когда ему говорили о слабости «его» империи!
Была какая-то душевная минута, когда Зиновий Петрович уже почти решился добиться аудиенции у царя. Но потом хитрая, с годами выработанная осторожность взяла все-таки верх над этой опасной решимостью.
Второй раз он — неожиданно для себя самого — заколебался и чуть было не заговорил обо всем этом с царем, когда Николай изъявил желание осмотреть эскадру перед ее уходом в Тихий океан. В сентябрьское утро были выстроены на внешнем рейде Ревеля в одну длинную и — насколько это было возможно — ровную линию (Рожественский знал, что у царя особенная любовь к прямым линиям и к симметрии) все корабли эскадры.
Паровой катер, на котором император совершал обход кораблей, простуженно чихал и фыркал, Николай устало, шаркающей походкой поднимался по парадному трапу, слабым, домашним голоском выкрикивал: «Здравствуйте, матросы!», те яростно и нечленораздельно рявкали в ответ: «Здрра… жжла… вшше… пратрск… величств…» — и уже вместе со всей своей немалочисленной свитой низкорослый монарх, выставив вперед рыжую бороденку, снова торопился к катеру.
На каком-то из кораблей — не то на «Донском», не то на «Авроре» — Николай ушибся коленом о комингс, болезненно морщился после того и прихрамывал; настроение его, еще с утра сумрачное, было вконец испорчено. И лишь на прощанье самодержец заставил себя улыбнуться:
— Ну что ж, адмирал, как говорится — счастливого плавания! — И добавил по-французски: — Хоть и принято считать — «Tout vient à point à celui qui sait attendre»[11], поймите мое нетерпение, с каким я буду ждать ваших вестей.
Глядя куда-то в сторону, — только тут Рожественский заметил, что Николай немного косит, — он сунул адмиралу узкую, почти женскую руку лодочкой.
…А теперь вот мучайся угрызениями совести, терзай себя сомнениями: почему но высказал императору все, что ему надо было знать о подлинном положении эскадры?
Зиновий Петрович недовольно фыркает, как всегда в минуту раздражения, и вызывает к себе одного из штабных офицеров — надо же сорвать на ком-то злость!
— Слушайте, вы подготовили приказ об «Авроре»?
Штабной офицер бормочет что-то в свое оправдание, но Рожественский вдруг багровеет:
— До каких пор, черт вас побери, будет продолжаться этот кабак в моем штабе?!.. Пишите. Ну что вы уставились на меня? Пишите — я буду диктовать!..
И он произносит раздельно, слово за словом, как ученику на диктанте:
— «Предписываю завтра, к восьми с половиной часам утра, собраться на крейсере «Аврора»… — записали «Аврора»? — …всем старшим офицерам, всем артиллерийским офицерам и всем заведующим жилыми палубами и осмотреть, как следует размещать уголь, принимая сверх полного запаса, чтобы не препятствовать действию всей артиллерии… — успели записать артиллерии? — …не нарушать удобств подачи, не закрывать доступа к вспомогательным механизмам и не создавать условий, благоприятных для самовозгорания угля…»
По мере того как Рожественский диктует строку за строкой, он начинает мало-помалу «отходить», и штабной офицер тотчас это замечает.
— Вот уж верно, — поспешно говорит он. — Это вы правильно, ваше высокопревосходительство: на «Авроре» для всех есть чему поучиться!..