— Не хотят жрать то, что дают, пусть голодают. — Грубо, площадно выругавшись, адмирал начал спускаться в свой катер.
По эскадре была объявлена боевая тревога.
Вечером Рожественскому доложили, что бунт на «Орле» прекращен: командиру корабля удалось кое-как уговорить команду, надавав ей всевозможных обещаний; два унтер-офицера, пытавшиеся бить «бунтовщиков», доставлены на другой «Орел» — госпитальный — с тяжелыми увечьями.
Рожественский тогда не предал это происшествие гласности: он превосходно понимал, что недовольство матросов дурной пищей было законным, да и опасался, что волнение перекинется на другие корабли, где кормили матросов не лучше. Он даже приказал принять меры, чтобы слух о событиях на «Орле» не распространился по эскадре. Но утаить это оказалось невозможным.
…— Да ведь и не только на «Орле», — с прежней невозмутимостью продолжал Серебренников. — А ноябрьский бунт на «Наварине»[14]. А происшествие на «Нахимове»?[15] И уж извините, Зиновий Петрович, но мы должны быть справедливы: только ли социально опасные лица во всех этих волнениях виноваты?..
От возмущения адмирал на минуту даже утратил дар речи: как, если сами командиры кораблей пытаются, найти оправдание всем этим беспорядкам, можно ли от них требовать суровых и беспощадных мер по отношению к бунтовщикам?!
Но командир «Бородина», будто угадав, что происходит с адмиралом, спокойно опустился в кресло: он сказал все.
И опять наступило томительное молчание…
— Добро, господа, — наконец-то выдавил из себя Рожественский, стискивая побелевшие пальцы. — Я над всем этим… подумаю. А вас прошу: имейте в виду, что если государю императору станет известно о непорядках на эскадре, он будет беспощаден! — И, уже не глядя ни на кого, бросил: — Можете быть свободны.
…«Как хорошо, что у меня на «Авроре», видит бог, пока что все благополучно», — удовлетворенно думал Егорьев, возвращаясь на крейсер.
Он, конечно, и не предполагал, что в это самое время Кривоносов, Листовский и Голубь заняты переписыванием прокламации, сочиненной штрафованным матросом Копотеем.
В тот вечер, как и в предыдущие, Катю допрашивал жандармский ротмистр Власьев, низенький, тучный, еще не старый, но уже с заметной лысинкой и с тяжелыми отечными мешками под глазами.
Было во внешности Власьева, вообще-то ровно ничем не примечательной, что-то такое, что заставляло думать о его скрытой жестокости и упорстве: такой человек, должно быть, ни перед чем не остановится.
Ходил Власьев, чуть волоча левую ногу, поврежденную на кавалерийских скачках, за столом сидел прямо и неподвижно; в глазах его нельзя было прочесть ничего, кроме равнодушия и усталости, и лишь иногда проглядывали в них недобрые, жестокие огоньки.
Катя приметила эти огоньки на первом же допросе, и ей вдруг стало не по себе.
…— Ну, как? Одумались? — он спросил это скучным, ровным, негромким голосом, не глядя на Катю, словно не было ему до этой девушки совершенно никакого дела и словно он уже заранее знал, что ничего стоящего из их разговора все равно не получится.. — Сегодня — будете давать показания? Или снова станете бессмысленно упрямиться?
— Но я, право, не знаю, чего вы от меня хотите? — возразила Катя. — Понимаете, произошло какое-то недоразумение, и вот вы вторую неделю держите меня здесь… А за что — я и в толк не возьму!
— Ах, оставьте, — ротмистр досадливо поморщился. — Все это я уже слышал от других тысячу тысяч раз. Внесите хоть вы какое-нибудь разнообразие… — Он поднял на нее бесцветный взгляд: — Ну, хорошо, давайте говорить более определенно, если уж вам так хочется. Нелегальные социал-демократические брошюры, найденные у вас при обыске. Показания свидетелей о ваших так называемых занятиях кружка на табачной фабрике…
Ротмистр сделал вид, что старается подавить зевок: до того ему все это, ясное и очевидное, надоело.
— Ваши поездки в пригороды, к некоторым… таинственным личностям. Наконец, ваша экзальтированная речь на митинге… И вы еще утверждаете, что ничего не знаете, что все это — недоразумение? Вздор! — Он вдруг подался вперед: — Аким Кривоносов — кто вам? Жених?
— Откуда вам известно о нем? — испуганно воскликнула Катя: в первый раз за все эти дни она растерялась.
— Милая девушка, — ротмистр глумливо улыбнулся. — В жизни так много источников, дающих подобные сведения. Например, ваши собственные письма…
14
8 ноября 1904 года команда эскадренного броненосца «Наварин» отказалась грузить уголь. Волнение на корабле было подавлено силой оружия.
15
11 января 1905 года матросы крейсера «Адмирал Нахимов» отказались от недоброкачественной пищи, волнения продолжались до тех пор, пока пища не была заменена.