Высунувшись из-под мешка, я с удивлением увидела Тануку: он обхватил голову руками и стонал. Наше суденышко заполнялось ящиками, тюками и матросами. От качки деревянный бок шлюпки с жутким скрипом терся о бок судна, а мешки так и норовили упасть. Почти всем матросам, как и капитану, связали запястья, заведя руки вперед, а не за спину. Некоторых членов экипажа я узнавала по запаху или даже по виду. Ужас и растерянность на их лицах показывали: они прекрасно знают, что происходит, и к тому же осознают, что заняли не ту сторону.
Капитан сыпал проклятиями в адрес оставшихся на борту, обзывал их бунтовщиками и предателями, требовал больше провизии и вещей, торговался за пресную воду. Я взглянула на Тануку. Казалось, он смотрит прямо на меня. И оцепенение сразу прошло. Он больше не звал Бенеллун. В глазах у него стояли слезы, губы надулись и опустились в горестной гримасе. Он смотрел не на меня, а сквозь, как будто я прозрачное привидение. Я забилась глубже под мешок, чтобы не попадать в свет факела.
После нескольких жутких ударов и толчков лодка со скрежетом наклонилась. Все разом заорали. Мы летели вниз. От удара об воду в шлюпке попадали матросы, посыпалась со своих мест провизия. Я не успела ни во что вцепиться, потому что очень болели сломанные коготки, и от толчка вылетела из ящика на дно шлюпки. Не успела я вскарабкаться обратно, как меня окатило морской водой.
Мне показалось, что я умерла, что меня смыло волной в ледяное море, как маму. Но нет, я всего лишь оказалась в мелкой луже на дне лодки. Отплевываясь и хватая ртом воздух, я поплыла первый раз в жизни и, надеюсь, последний. Кое-как преодолев глубокое место и цепляясь остатками кровоточащих когтей, я вскарабкалась на боковую стенку шлюпки. Затем, протиснувшись между досок ящика, спряталась под мешком с кофе. Сознание покидало меня. От потрясения зубы стучали друг о друга, а от пронизывающего ночного холода содрогалось тело.
И вдруг все внутри оборвалось. Чарльз Себастьян! Где он? Он жив? Или погиб в кошмарной пасти Патронессы? Я вытянула шею и начала всматриваться в борт судна, безнадежно пытаясь отыскать брата и прекрасно понимая, что уж на перилах его точно не может быть. Но все же я надеялась.
Между шлюпкой и кораблем появилась полоска воды. Хотя оба судна стояли на месте. Но какая разница? Чарльза Себастьяна больше нет. Я осталась одна. Задыхаясь от нехватки воздуха, я приказала себе выйти из оцепенения. И услышала голос капитана.
– Этот бунт будет преследовать тебя до самой смерти, мистер Томас! – орал он в сторону судна. – Я не успокоюсь, пока не увижу, как ты болтаешься на рее!
Бунт! Снова это слово. Слово, чтобы обозначить царящую неразбериху. Я уже поняла, что бунт – это борьба между двумя сторонами, но все еще не могла уловить точное значение. Для громко хохотавших матросов, которые остались на борту судна, бунт значил независимость от капитана, свободу и, пожалуй, покой. А для тех, с кем мы теперь в одной лодке, это слово означало предательство, потрясение, страх. А еще изгнание, одиночество. Мы оказались самыми слабенькими в помете, заморышами, не сумевшими дать бой, вот никто и не думал о нас заботиться – нас просто вышвырнули.
Для меня бунт означал неминуемую смерть. Как там мой Чарльз Себастьян, за которым погналась Патронесса? Если чудом мне удастся выжить, то понадобится еще одно чудо, чтобы залечить мое разбитое вдребезги сердце. Я никогда больше не увижу брата. От осознания этой страшной истины все тело обдало жаром: каждая шерстинка отозвалась болью. Зачем мне теперь жить?
Издалека донесся тонкий детский плач. Кто это? Сестра Тануки? Как страшно… Под единственным изодранным парусом наша шлюпка, забитая изгоями, удалялась от судна. Все больше и больше морской воды разделяло нас. И вдруг донесся еле слышный, слабый писк с корабля:
– Кларисса!
Сердце замерло, дыхание остановилось. Мне показалось? Пережитое так повлияло на меня? Голос брата теперь станет мне чудиться в ночных кошмарах? Подняв ушки, я хотела поймать звук, который вряд ли был доступен еще кому-то. И снова услышала его.
– Кларисса!
Вжавшись в доски, я изо всех сил всматривалась в удаляющееся судно. Но не видела ничего.
– Чарльз Себастьян! – запищала я, пытаясь перекричать плеск волн.
– Вернись! Вернись! – рыдал он.
Плач брата разбил мне сердце. Я смотрела на враждебное море. На то, как увеличивается расстояние между нами и судном. Столько мне не проплыть. И никогда не вскарабкаться по отвесному скользкому борту корабля, даже если я не утону. Слишком страшно, чтобы даже попытаться.