Фрэнсис Чичестер, Робин Ли Грэхем, Ален Бомбар скрашивали одиночество музыкой, слушая радиоприемник или магнитофонные записи. Неудачник кругосветной гонки без остановки англичанин Доналд Кроухорст в часы, когда одиночество одолевало его, подходил к магнитофону и делал подробные записи, рассказывая по возможности бодрым тоном о всех событиях своего плавания. После этого ему становилось легче.
А француз Марин-Мари совершенно не страдал от одиночества. Вообще он убежден, что плавать надо одному. Во-первых, очень трудно подобрать идеального компаньона, который бы был согласен с тобой в выборе курса или любил те же блюда, что и ты. А во-вторых, если даже нет никаких расхождений, то присутствие другого человека все равно вызовет массу волнений. Пока ты отдыхаешь, он бодрствует у руля. Чуть он затих, и ты выскакиваешь на палубу, чтобы убедиться, что партнер не свалился за борт. Некоторые мореплаватели брали с собой кошек или собак. Кошки, пожалуй, лучше. Собаки же обычно страдают морской болезнью и плохо переносят отсутствие пресной воды. Однажды Слокам взял на борт козла, но тот сожрал навигационные карты, и Джошуа с удовольствием сбыл его на острове Вознесения.
Сейчас <…>{1} моряки-парусники образно назвали «молчаливой смертью». «Молчаливая смерть» — это гибель суденышка и мореплавателя в результате столкновения со встречным кораблем ночью или во время тумана.
«5 октября около часа ночи «Файеркрест» сотрясается от сильнейшего удара. Я быстро поднимаюсь на палубу и, несмотря на непроницаемую тьму, различаю мелькающие огоньки удаляющегося парохода. Удар пришелся по самому бушприту. Медный ватерштанг весь изуродован…» — записал в своем дневнике кругосветный мореплаватель-одиночка Ален Жербо. Робин Грэхем тоже почти столкнулся с лайнером в Арафурском море, а знаменитый Джошуа Слокам, как считают, нашел свою гибель под килем встречного парохода.
Через некоторые узкие проливы проложены оживленнейшие морские пути, и они набиты проходящими судами. Например, в проливах Ла-Манш и Па-де-Кале ежедневно проходит около тысячи кораблей, причем почти все они плывут в полосе шириною всего пять миль. Разумеется, в таких местах мореплавателю-одиночке надо смотреть в оба.
Не случайно именно в Ла-Манше явный фаворит трансатлантической гонки 1968 года лейтенант французского военного флота Эрик Табарли распростился со своими честолюбивыми мечтами. Его яхта столкнулась с неизвестным грузовым судном и получила серьезную пробоину. А произошло это так. Осмотрев горизонт и убедившись, что вокруг нет никаких кораблей, Табарли спустился в каюту, чтобы сварить кофе, но выпить не успел: резкий удар выбил чашечку с дымящимся напитком у него из рук. Когда он выскочил на палубу, то увидел только корму парохода. Табарли пришлось вернуться в Плимут для ремонта. А могло быть гораздо хуже!
Беда, если одиночный мореплаватель окажется за бортом. Уильям Уиллис на двенадцатый день после выхода из Кальяо на плоту из бальсовых бревен «Семь сестричек» пережил самое драматическое происшествие. Около десяти часов утра он решил порыбачить, выпустив метров шестьдесят лески, надеясь поймать дельфина. Вскоре леска стала дергаться. Было похоже, что на крючок попала акула. Так оно и оказалось. Вытащив акулу на плот, Уиллис решил освободить крючок из ее зубастой пасти. Крючок стал поддаваться, но акула так отчаянно билась, что Уиллис, потеряв равновесие на скользких бревнах, головой полетел в воду. Стремясь за что-нибудь схватиться, он левой рукой угодил в акулью пасть, сильно поранив кисть. Вместе с акулой мореплаватель оказался под водой. Вынырнув, он увидел, как плот с распущенными парусами уплывал вдаль. Если на плоту был бы еще человек, он бросил бы конец, а так положение было катастрофическим. К счастью, правая рука Уиллиса была еще обернута леской, конец которой закреплен к поперечному бревну на корме плота. Перехватывая леску руками, ему удалось подтянуться к плоту.
После этого драматического происшествия Уиллис стал выпускать с кормы один или два двадцатиметровых конца.
Многие мореплаватели-одиночки, чтобы предотвратить эту опасность, надевают на себя ременную или нейлоновую «сбрую».
«Все время, пока я нахожусь на палубе, я должен оставаться в ременной сбруе, прикрепленной к страховочному лееру — я обещал это жене, — писал Чичестер. — Кто-то великодушно подарил мне великолепный красно-белый спасательный буй. Но беда в том, что, если бы я упал за борт, мне нужно было бы сперва добраться до яхты, вскарабкаться на борт и бросить самому себе этот буй.