Наконец наступил вечер, повеяло прохладой. Все поспешили захватить места поудобнее. Вот появился Волошин, занял председательское место за столиком проверил, работает ли микрофон, включен ли магнитофон, потом вдруг сказал:
— Да, надо принести еще парочку стульев. Сбегайте кто-нибудь, ребята. И термоса я что-то не вижу. Сегодня нам прохладительных напитков понадобится побольше — и минимум два стакана.
Что он задумал?
Принесли стулья, стаканы и термос. Сергей Сергеевич встал и объявил:
— Итак, очередное конкурсное заседание позвольте считать открытым. Изъявившие желание соревноваться сегодня провели маленькое предварительное заседай чтобы согласовать порядок выступлений. Первому изложить свою версию о том, что произошло на борту «Лолиты», доверено мне.
Так, интересно!
Но, прежде чем Сергей Сергеевич начал рассказ, не читая его, кстати, по бумажке, а сочиняя прямо у нас на глазах, вдруг поднялся неугомонный Иван Андреевич Макаров и сказал:
— Одну минуточку. Прежде чем вы начнете, Сергей Сергеевич, прошу слова для внеочередного важного сообщения. Оно может оказать влияние на ту гипотезу, какую вы намереваетесь изложить.
— Ах так? — поднял брови Волошин. — Ну что же, пожалуйста. Я думаю, возражений не будет?
— Должен сообщить, что, с целью проверки возможности высказанной вчера Геннадием Петровичем Бой-Жилинским гипотезы об отравлении команды «Лолиты» рехнувшимся коком, я поручил одному из лаборантов делать анализ остатков пищи, которые, как указано в акте, были взяты с тарелок, обнаруженных на шхуне, и хранятся на всякий случай в судовом холодильнике, — неторопливо, с томительной обстоятельностью начал Макаров. И, сделав ещё длинную паузу, объявил: — Так вот, никакого яда органического происхождения, вроде содержащегося в рыбе фугу, при анализе не обнаружено...
— Опять, Иван Андреевич... — попытался прервать его Волошин. Но Макаров остановил его властным взмахом громадной ладони.
— Однако анализ показал, — упрямо продолжал и, — что в остатках пищи, несомненно, присутствует мышьяк, хотя и в небольшой дозе.
Сказав это, Макаров преспокойно сел.
Все начали возбужденно перешептываться. Ещё бы! Час от часу не легче! Если в пищу оказался подмешан мышьяк, значит, на шхуне в самом деле произошло отделение.
Кого? Кем? И куда подевались трупы отравленных? Почему убежали с «Лолиты» оставшиеся в живых?
Я отыскал взглядом Геннадия Бой-Жилинского. Он явно был поражен сообщением Макарова не меньше других. Я думаю! Ведь, сочиняя свою историю, он ещё ничего не знал о результатах анализа — и вдруг совершенно неожиданно для себя попал в точку!
Тут я заметил, что сидевшая рядом с Макаровым о жена Елена Павловна что-то торопливо пишет в блокнотике, улыбаясь и заслоняя страничку от мужа.
Видимо, у неё есть какое-то возражение Ивану Андреевичу. Любопытно!
Шум постепенно стихал. Все усаживались поудобнее и выжидающе смотрели на Волошина.
Нелегко ему овладеть вниманием аудитории после ошарашивающего заявления Макарова, подумал я. Наверное, Иван Андреевич нарочно выбрал момент, чтобы подкузьмить друга.
Но Сергей Сергеевич начал говорить, и я понял, что всё ещё, видно, недооценивают его способностей и плохо его знают.
— Должен с большим огорчением заметить, что про капитана шхуны «Лолита» Луиса Френэ тут распускали порочащие его, но совершенно не соответствующие действительности слухи, будто он был пьяницей и драчуном, державшим в страхе всю команду. Это совершенно неверно. Капитан Френэ никакого спиртного, кроме грога, в рот не брал и был человеком набожным, даже немножко мистиком. Он никогда не садился за стол и не ложился спать, не прочитав молитвы. И молитвенник постоянно лежал у него на столе — рядом с куском расплавленного и застывшего в виде лепешки причудливой формы олова.
Когда-то это был оловянный кубок, капитан в нём любил готовить грог. И однажды, поздно вечером, поставив кубок с водой для грога на спиртовку, Френэ уснул.
Проснулся он оттого, что его обожгла капелька раскаленного металла. Он вскочил и увидел, что кубок расплавился, металл стек на жестяную тарелку, а спиртовка охвачена огнем. Капитан едва успел набросить на нее одеяло и погасить пламя.
Он лишился кубка, но тот, вовремя разбудив его, спас ему не только судно, но и жизнь. Ведь ещё минута — и вспыхнул бы стол, пламя охватило всю каюту. А нет ничего страшнее пожара на корабле.
С тех пор лепешку олова, в которую превратился кубок, суеверный капитан считал талисманом и никогда не расставался с нею, всегда держал на столе, и всем удивлявшимся этому рассказывал, как слиток спас ему жизнь и судно и как до сих пор постоянно продолжает приносить удачу.
Разве не чудесный талисман подсказал капитану проснуться и выйти на палубу в ту ночь, когда рулевой заснул и шхуна едва не напоролась на риф? Каким-то чудом капитан в последний момент сумел вывернуть руль. Камни не пропороли днища, только оставили на нем три глубокие зазубрины...
Было интересно наблюдать за слушателями именно в такие моменты, когда рассказчик по-своему рисовал образы героев и давал новое, порой совсем иное толкование интригующим всех загадкам. По лицам ученых и моряков было видно, что Волошину это удается весьма успешно.
И, чувствуя это, он продолжал, всё больше вдохновляясь и увлекаясь сам:
— И разве не талисман спас Френэ, когда ночью списанный за пьянство матрос выстрелил с причала прямо в иллюминатор капитанской каюты? Френэ сидел за столом, машинально поглаживая слиток олова, как другие перебирают четки, — и пуля пролетела в каком-то сантиметре от его головы! Разве это не чудо? А тот случай, когда другой матрос пытался взломать сейф, считая, будто капитан обсчитал его? Разве не талисман привел Френэ в каюту как раз вовремя, чтобы задержать грабителя? И не талисман ли помешал безбожному Гансу Вернеке выломать компас из нактоуза, чтобы досадить капитану?
Надо признать, врагов у капитана Френэ, к сожалению, было немало, потому что в деловых вопросах набожность отнюдь не мешала ему при малейшей возможности ловко подставить ножку конкуренту и облапошить его, крепко обнимая при этом, — продолжал неторопливо Волошин, глядя поверх наших голов во тьму за кормой, где покачивались огоньки на мачте «Лолиты». Он словно читал по их танцу историю того, что произошло на борту таинственной шхуны. И такая уверенность звучала в его голосе, точно он в самом деле был очевидцем невероятных событий, о которых рассказывал. — Вот и в этот тихий вечер капитан любовно пересчитал деньги, вырученные за продажу втридорога контрабандного рома доверчивым островитянам, ещё раз прикинул и порадовался, как дешево удалось выторговать большую партию превосходной копры, и ласково, умиленно погладил свой верный талисман. Потом он аккуратно стянул пухлую пачку денег резиночкой, спрятал их в железный ящик и запер его.
Перед сном, как было строго заведено у педантичного капитана, Френэ обошел судно, чтобы лично удостовериться, всё ли в порядке. Пассажиров осталось уже немного, и они давно спали на расстеленных прямо на палубе панданусовых циновках. Вахтенный стоял у руля.
Правда, на баке, как всегда, резались в карты, а один из матросов пытался подыгрывать на гитаре коку, подбиравшему модную мелодию на аккордеоне.
Капитан Френэ не одобрял азартных игр, как, впрочем, и всех остальных грехов. Но, хорошо понимая, что исправить грешников бессилен и сам всемогущий господь, он мирился с ними. К тому же среди картежников находился и старший помощник капитана, опытный моряк Джек Пурген, на него Френэ мог положиться как на самого себя...
— Я не понимаю, чем вызван смех среди части слушателей? — прервал рассказ Сергей Сергеевич, с напускной строгостью осматриваясь по сторонам. — Им кажется смешной фамилия отважного моряка? Довожу до их сведения, что она происходит от английского слова «риге» — чистейший, непорочный. Или эти весельчаки считают, будто «пурген» лишь название известного слабительного, так же как «наполеон» только пирожное?