Дениц повернулся и пошел к двери. Офицеры оперативного управления тут же встали из-за столов и вытянули руки по швам.
Большинство субмарин подобралось к конвою еще до наступления темноты.
В сгущавшихся сумерках были хорошо видны темно-серые, будто впаянные в волны корпуса кораблей — пузатые у транспортов, вытянутые и заостренные, как у хищников, у кораблей охранения. Следуя новой тактике, лодки набросились на конвой, как стая голодных волков на одинокого путника, их действия были заранее согласованы. Всю ночь торпеды взбивали отработанными газами поверхность Атлантики, поднимая после взрывов столбы пламени, воды и обломков, из нижних отсеков тонущих кораблей прорывались сдавленные вопли и рыдания заживо погребенных там людей, растекался по морю мазут, сливались в громовые раскаты разрывы глубинных бомб…
В расположенном в предместье Лориана Керневеле радиоцентре штаба подводного флота радисты непрерывно щелкали тумблерами и вертели рубчатые круглые верньеры настройки, не успевая принимать радиограммы с громящих английский конвой подводных лодок. Стоя на пороге операционного зала, Годт быстро просматривал переданные ему дежурным офицером-связистом расшифрованные донесения с длинными колонками цифр.
— Сто четыре тысячи триста двадцать тонн за одну ночь, — вслух прочел он и позволил себе улыбнуться, чуть шевельнув кончиками губ.
— Достаточно! — Дениц заметно оживился, в голосе зазвучали ликующие нотки. — Немедленно передайте экстренное сообщение в ставку фюрера!
Утром эфир заполнили гром фанфар и грохот барабанов. Победную сводку Верховного командования вермахта, в очередной раз посвященную «неслыханным успехам наших парней-подводников», как обычно предваряли «Прелюды» Ференца Листа. Прославленный композитор наверняка даже представить себе не мог, что его знаменитое произведение будет использовано в сугубо пропагандистских целях.
После завершения операции в Керневеле подвели итог. Две подводные лодки не отозвались на позывные. Годт тут же занес их в список безвозвратных потерь.
В именуемом «цитаделью» Оперативном центре Адмиралтейства дежурный офицер изменил общую цифру потерь в торговом тоннаже. Кривая чуть сдвинулась вниз, но пока еще не приблизилась к опасной красной черте.
В замкнутом пространстве
— Опять воняет как в хлеву, — обер-ефрейтор сидел на узкой койке, прислонившись к стенке и упираясь ногами в фанерную переборку. Снаружи сильно штормило, деревянные стенки дребезжали и скрипели, при толчке он чуть не опрокинулся навзничь и едва не выплеснул содержимое своей тарелки в лицо сидевшего напротив сослуживца.
— Ничего, привыкнешь, — матрос даже ухом не повел, продолжая с меланхоличным видом поглощать обед.
Действительно, воздух здесь был настолько спертым, что постороннего человека, вошедшего сюда, наверняка бы вырвало.
Запах пота, исходивший от давно немытых тел, смешивался с запахами металла, машинного масла, затхлой воды, хлорки и сладковатым ароматом одеколона «Колибри», которым подводники кое-как смывали с лица соляной нарост. Регенерационным установкам никогда не удавалось полностью очистить воздух.
Подводникам приходилось также выдерживать перепады давления, холод, жару и шторм, во время которого все несущие вахту с трудом удерживались на ногах.
Они ютились в узких каютах-выгородках и, направляясь куда-либо по слабо освещенному длинному проходу, постоянно задевали плечами разнообразные механизмы, агрегаты, верньеры и клапаны. Жилое помещение рядового личного состава одновременно являлось носовым торпедным отсеком, на металлических плитах пола лежали запасные торпеды, в кают-компании согласно боевому расписанию был развернут медпункт, в кухонном отсеке громоздились ящики с продуктами и висели набитые хлебом гамаки.
Даже в мирное время длительное пребывание в замкнутом пространстве, наполненном влажным, удушливым, пропитанным специфическими запахами воздухом, негативно сказывалось на физическом и душевном состоянии экипажа. Во время боевых операций нагрузка на психику еще более усиливалась. Нервы у всех были напряжены до предела, так как в любой момент стальная оболочка могла треснуть от взрыва мины, глубинной бомбы или торпеды, и тогда люди, захлебываясь в хлынувшей внутрь лодки воде, погрузились бы вместе с ней в бездну и больше никогда не увидели бы дневного света. В результате у многих членов команды случались приступы «жестянки». В легкой форме она выражалась в апатии, в крайней — в безудержной истерике, переходящей порой в манию преследования. Очень часто исцелить ее не удавалось даже в психиатрических больницах.