— Спасибо. Вы очень любезны. С мадам Депен я пока повременю. Я еще не знаю, как все обернется.
— Да. Понимаю. В любом случае, не стесняйтесь. Дюваль вынул чековую книжку.
— Я предпочел бы наличными, — сказал водопроводчик, сощурясь, — я ведь не силен в письме. Можете порвать счет.
Оба понимающе рассмеялись.
— И скорого выздоровления мадам Дюваль, — пожелал хозяин.
Дюваль неспешно пересек городок. Он почти свыкся с мыслью, что находится у себя. По пути он отметил магазины, которые могут ему понадобиться: булочная, аптека, прачечная. Что может быть лучше «Гран Кло» для ожидания дальнейших событий, которые, безусловно, последуют. Незнакомка не стала бы изображать из себя Веронику Дюваль, не имея определенных намерений. Он остановился у бакалеи: нужна соль, сахар, кофе и печенье.
— Ну, как? Устраиваетесь? — спросила бакалейщика.
— Не совсем.
— Мадам Дюваль долго еще пробудет в больнице?
— Выздоровление идет тяжело. Самое страшное — это то, что она плохо помнит разные события. К примеру, она думает, что приехала сюда впервые месяц назад…
— Месяц? Гораздо раньше… А, Людовик?… Это было на Пасху. Когда я увидела ее впервые, такую элегантную… Людовик мне сказал: «Это с телевидения», — а я ему в ответ: «Это к Ламиро. Они, наверное, нашли нанимателя дома». Вот видите: апрель, май, июнь, июль — четыре месяца. Да вы же знаете лучше меня.
— Да. Четыре, — подтвердил Дюваль.
— Только она не все время здесь была, — вмешался бакалейщик, — то уезжала, то возвращалась, возможно, ваша жена думает о том периоде, когда она пробыла здесь дольше всего.
— Как бы там ни было, бедный месье, я понимаю, как вы озабочены, — сказала бакалейщица.
Целых четыре месяца! Невероятно! А частые отлучки Вероники? Есть ли тут связь? Он вошел в дом и, не решаясь открыть ставни, всюду зажег свет. Он исследовал дом с подвала до чердака, стараясь разобраться, что принадлежало Ламиро, что Веронике, а что незнакомке. Это оказалось очень нелегко. Все находилось в ранней стадии переезда, а катастрофа, видно, прервала задуманное. Но что? Он обошел парк и фруктовый сад, который находился позади дома и отделялся от деревни только плетнем. Прекрасный дом со всеми удобствами: вода, газ, электричество, мазутное отопление, телефон. И все на имя Дюваля. Зачем, господи, зачем?
Он не отважился позавтракать в доме, а выбрал для этого уютный ресторанчик над Луарой, откуда был виден огромный замок Май и река, величественно текущая к востоку. Потом снова вернулся в «Гран Кло», чтобы докончить расследование. Водопроводчик не обманул: в шкафу полно белья, в ящике столика для посуды — столовое серебро. Остается только здесь обосноваться, и для этого все готово! Пока же лучше пожить в гостинице во избежание щекотливых вопросов. Рауль снова поехал в Блуа и в одном из кафе настрочил мэтру Фарлини и мэтру Тессие по письму, где не обещал скорого возвращения в Канн. Потом он еще написал просьбу в банк о переводе счета в Амбуаз. Затем порвал все письма. Нет, не надо писем… Они, возможно, ответят, начнут спрашивать, выяснять. Это неблагоразумно. Остается лишь научиться спокойно считать часы и дни и жить подобно лишайнику на стене. Нужно увеличить время приема пищи, чтения газет, научиться ждать.
— Гарсон! Дайте, пожалуйста, железнодорожный справочник.
Необходимо самому поехать в Канн, все уладить. Сменить обстановку.
К концу полудня Рауль позвонил в больницу. Состояние прежнее. Хорошо. Больная немного поела. Очень хорошо. Он навестит ее через три дня. Ему нужно кое–что уладить в Канне.
— Счастливого пути, месье Дюваль.
— Спасибо.
Как, оказывается, приятны все эти предотъездные волнения и суета. Чемодан. Газеты. Ожидание у кассы. «В Канн туда и обратно. Первым классом». Жаль, что нет возможности уехать в Венецию, Константинополь или вообще на край света.
Ночной поезд был почти пустой. Дюваль тотчас уснул. У него будет время подумать о завтрашнем разговоре.
Открыв глаза, Дюваль обнаружил, что уже утро, за окном море и много света, радость сиюминутного бытия. Придя домой, он принял ванну и уже в половине одиннадцатого был перед мэтром Тессие и бормотал что–то насчет отказа от развода.
— Понимаю… понимаю, — соглашался адвокат.
— Она, наверное, навсегда останется калекой. Конечно, в таком случае…
— К тому же более осмотрительно в вашем положении оставить все как есть, — говорил мэтр, не веривший в подобные чувства. — Имейте в виду, что я всегда в вашем распоряжении. При малейших затруднениях звоните мне… без стеснения или пошлите записку, избегая уточнений… Нам лучше встретиться. Конечно, все это печально.
Адвокат без труда играл свою роль, Дюваль — вполне убежденно — свою.
— Желаю все уладить, — сказал мэтр Тессие, провожая Дюваля. — Испытание иногда бывает лучшим советчиком.
Уф! Кажется, адвокат нейтрализован. С нотариусом посложнее, он любопытнее. Дюваль сел в автобус до Ниццы и позавтракал в старом городе. Надо бы, наверное, заранее предупредить о визите. А вдруг Фарлини не будет?… Но нет. Нотариус был на месте и тотчас пригласил Дюваля пройти в кабинет, встретив его с большим радушием.
— Скорее расскажите, что же произошло. Я в курсе событий из «Утренней Ниццы»… Присаживайтесь.
У нотариуса был такой искренне взволнованный вид, что ему можно было простить эту роль, если он даже и играл немного.
— Совершенно глупая авария, — сказал Дюваль. — У моей жены был «Триумф» с откидным верхом. Из–за неправильного маневра машина сошла с дороги… и вот… травма черепа, правосторонний паралич.
— Это ужасно, — прошептал Фарлини. — Бедный мой друг! Если бы вы знали, как я за вас огорчен! Как я вам сочувствую! А паралич, он что, пройдет?
— К сожалению, нет. У врачей почти не осталось надежды.
— И что же вы будете делать?
— Пока что я спешу. Не может быть и речи о возвращении в Канн. Я приехал ненадолго, чтобы уладить кое–какие срочные дела. Я бы хотел просить банк о переводе счета, поскольку думаю обосноваться в Турени.
— Как! В Турени?… Вы хорошо все обдумали?… Зима в тех краях не для больного, не навредить бы.
Фарлини уселся на угол стола.
— Это не мое дело, — продолжал он, — но не делаете ли вы ошибку…
— Я уже присмотрел дом, — сказал Дюваль.
— Уже?!
Нотариус не мог скрыть своего недовольства.
— Дорогой месье Дюваль, так дела не делают. Никогда не стоит горячиться.
— Для начала я его сниму. Дом удобен, обставлен, в хорошем состоянии. В моем положении, что может быть лучше?… Места там прекрасные. Вы знаете Амбуаз?
Нотариус прикрыл глаза.
— Амбуаз… подождите–ка… это где–то рядом с Туром… Я проезжал там как–то, но у меня остались самые общие впечатления… Шел дождь… я увидел замок.
— Да, это там… «Гран Кло».
— Что это такое «Гран Кло»?
— Так называется дом.
— Секундочку… я запишу адрес… Надеюсь, что мы еще увидимся. К концу лета будут продаваться дома, которые не стоит упускать. Я вам об этом сообщу. А вы иногда пишите мне хоть несколько строк, чтобы я был в курсе дел, уже будьте так любезны. Надеюсь, врачи ошибаются, и мадам Дюваль быстро поправится. Будьте осмотрительны, не спешите с покупкой дома, чтобы потом не пожалеть.
Он открыл Дювалю дверь и еще долго жал ему руку.
— Будьте мужественны, дорогой друг, и, конечно же, до скорого. Можете полностью на меня рассчитывать.
— Благодарю вас.
Нет, этот нотариус и впрямь очень мил. Если вдруг кому–то нужно будет довериться… Что за вопрос! Приятно чувствовать, что ты не одинок. Дюваль вернулся в Канн, выполнив кое–какие необходимые формальности в банке, и, освободившись, купил билет в «Голубой экспресс», который, сделав крюк к Парижу, попадал в Блуа назавтра лишь к полудню.
Дюваль еще чувствовал себя усталым, когда пришел в больницу. Дорога была хоть и не длинной, но все равно выбила его из колеи. Когда же он увидел перекошенное лицо незнакомки, то испытал нечто вроде шока.
— А мы сегодня очень послушные, — сказала Жанна с покровительством старшей. — Мы хорошо ели пюре и у нас нет температуры.
Дюваль коснулся губами мертвого лба. Это необходимо! Сел на край постели, взял больную за руку, которую та хотела спрятать под одеяло и, улучив момент, когда медсестра пошла опускать штору, быстро прошептал.
— Умоляю. Для всех я ваш муж… Я никому не сказал правды и потом объясню вам, почему.