— У вас будет много досуга на пути в Москву, да и там, товарищ Ручьев. Используйте его с лучшими итогами, чем в этой записке. Если по-вашему рассуждать, то все наши успехи — полное нарушение уставов и наставлений. Вы из них ничего для дела извлечь не захотели да и, по-видимому, не умеете.
— Вы меня отсылаете?
Адмирал кивнул:
— В Москву надо собираться, Ручьев. Главком разрешил вас откомандировать. Управление кадров решит, где использовать.
Он помолчал и продолжил с безжалостной откровенностью:
— Не понимаю, как вас выдвинули на серьезное морское дело. Вам же нельзя доверять людей, Ручьев. А вы еще смеете писать рапорты на Долганова.
— Не я, начальник политотдела… — попытался оправдаться Ручьев, облизывая пересохшие губы.
— Что начальник политотдела? Начальник политотдела разобрался в писаниях своего инструктора, сам просидел несколько дней на «Упорном» и на «Умном» и явился с откровенной повинной к члену Военного совета. Итоги истории с этим гадом Бушуевым и итоги дела Неделяева могут быть истолкованы только в одном направлении. Настоящий советский командир, настоящий воспитатель офицеров и матросов — Долганов! Слышите? И вы должны были гордиться, что имеете честь служить с ним.
— Возможно, я ошибался в нем, — пробормотал Ручьев. — Но интересы службы и дисциплины…
— Заставляли вас отравлять жизнь примерному офицеру?
— Я не знаю, что говорил Долганов, но…
— И я не знаю. Мне он ничего не говорил. Может быть, и собирался, да когда же?.. Он в конвоях был, а вернулся — полетел к катерникам и только свой план операции успел доложить.
Он поднялся, и Ручьев понял, что беседа окончилась.
— Разрешите не присутствовать на совещании и уйти в бригаду? — спросил Ручьев.
— Да, конечно. Кстати, флаг командира соединения можно спустить немедля, — уже в дверях жестко бросил адмирал и вышел.
Собравшиеся на совещание командиры догадывались, что происходит в каюте Ручьева. Все офицеры в кают-компании были насторожены, как всегда бывает, если старший начальник сердится. Но адмирал вошел в самом отличном, даже веселом настроении и, здороваясь, пытливо оглядывал вставших командиров. Многих он знал еще до войны, а в последние три года все, что эти люди делали смелого и творческого, было в его бережливой памяти. Он угадывал их стремления, вел строгий счет проступкам и ошибкам. Он болел за этих людей и неуклонно поддерживал в них чувство созидателей нового флота.
Долганов стоял между Петровым и Кононовым. У обоих над полосками орденских ленточек были Золотые Звезды, и Николай Ильич в рабочем кителе выглядел слишком буднично. Адмирал добродушно подшутил:
— Ишь, хитрец, двух Героев выбрал себе в помощники и расположил так, чтобы наглядна была собственная скромность.
— Что вы, товарищ адмирал!
— А вы не будьте скромником, и себе заслужите Звезду.
Боевой приказ, наставления, походный порядок были размножены и предварительно разосланы. Участники совещания не сомневались в том, что их ожидает успех, если будет проявлена настойчивость. И командующий это знал, но он почти каждому командиру задавал вопросы, хорошо понимая, что документы можно прочитать по-разному и потом будет поздно доказывать, что А. поступил неверно, Б. поторопился, а В. опоздал.
Но в этот раз документы, проработанные Николаем Ильичом с каждым офицером в отдельности, были освоены одинаково четко, и командующий сдержанно, но удовлетворенно улыбнулся.
В первый, но не в последний раз собирались представители самых различных родов флотского оружия на крупном корабле. Комбинированными ударами авиации и катерников флот уже начал новую главу своей истории, и это совещание было отправным в развитии более сложных действий.
Масштабы меняются. Когда молодой флот будет иметь в первой линии дивизию крейсеров и возросшие силы в воздухе, операция, от которой сейчас зависит престиж североморцев, покажется маленьким эпизодом. Но он, командующий, никогда не сможет забыть, сколько потребовалось трудов, чтобы такая операция стала реальностью. Гигантские усилия народа и моряков — пионеров флота студеного моря! Давно ли текущий ремонт миноносца и подводной лодки был здесь проблемой? Давно ли выход катеров-охотников в открытое море казался страшным неопытной молодежи? Для того чтобы в уютной кают-компании «Упорного», словно и не пережившего на минувшей неделе шторма предельной силы, собирались эти уверенные люди, надо было учить и строить, строить и учить. Потом надо было выдержать напряжение сорок первого года — почти без самолетов, с немногими кораблями; бросать моряков на сушу, сводить их в ударные батальоны, пройти долгую школу войны, уже на ходу осваивая новую технику и проводя на новых кораблях подготовку к бою.