Расстояние быстро сокращалось, хотя немцы заметили катера, как только они выскочили из дымки. Косой дождь красных, зеленых, желтых трасс несся навстречу, но не останавливал атакующих. Катера, как одушевленные существа, прыгали на волнах, и люди не замечали осколков, впивавшихся в сталь и дерево. Да и раненые не сразу замечали свои ранения — был тот великолепный, пафосный миг торпедной атаки, когда все внимание, все мысли, все чувства людей слиты с кораблем и устремлены к одной быстро приближающейся цели.
Несколько раз близкие разрывы встряхивали катер с такой силой, что связист, принимавший донесения, валился на палубу и тщетно пытался встать. Но даже стоя на колене, он точно и четко повторил Игнатову доклады трех командиров катеров об успехах их атак.
Игнатов мельком увидел новые густые тучи дыма, укрывшие пламя в нескольких очагах взрывов, но его внимание в эту минуту было приковано к своей собственной цели — танкеру.
Пятнадцать, двенадцать, десять, шесть, четыре кабельтовых… Время?
Наметанным глазом он определил угол встречи торпеды с врагом. Жестом показал командиру катера, как подвернуть. Торпеды прыгнули вперед… Почти мгновенно раздался гулкий двойной взрыв… И когда после поворота Игнатов оглянулся, танкер опускался в воду, разламываясь на части.
Они во всю прыть удирали от миноносца, и все шло отлично. Но вдруг катер не вылез на гребень очередной волны и беспомощно осел назад. Из палубы на корме вырвался дым, и сквозь грохот взрыва старшина мотористов закричал:
— Амба, лишились хода!..
Корабли поворачивали на обратный курс. Флаг «единица» — сигнал походного строя — снова развевался на мачте «Упорного». Тройка истребителей сделала последний разворот над остатками конвоя и сообщила, что в фиорд вошли миноносец, транспорт и два сторожевика. Это было все, что осталось от крупных кораблей конвоя. Кононов уже отпустил штурмовиков, на смену истребителям прикрытия шла свежая группа, и на мостике начались возбужденные разговоры о бое, когда Петров сердито закричал:
— Тише!
Побледнев, напряженный, каким не был даже в час сражения, он сжимал в руке микрофон и повторял:
— «Каэн два», я вас слушаю, повторите. «Каэн два»! «Каэн два»!
Невольно и Долганов, и Кононов, и Бекренев шагнули к микрофону, хотя голос Игнатова стал отчетливо слышен на всем мостике:
— Я лишился хода. Катера противника меня расстреливают. Нахожусь у западного мыса в устье фиорда. Вышлите самолеты, отгоните немцев.
Другой торопливый голос прокричал:
— «Каэн два», я — «Каэн восемь». Мы вас ищем! Мы вас ищем! Опять попали в дымку.
Игнатов спокойно и сосредоточенно, без тени волнения, объявил:
— Я тоже в дымке. Буду давать зеленые ракеты.
Все взгляды обратились на море. В той стороне, где находился Игнатов, клубились дымы, продолжались пожары. Катера, возвращавшиеся на поиски своего командира, должны были обойти горящие озера нефти, проскочить несколько дымовых завес, поставленных для отхода, а потом попадали в облачность. И та же облачность, несомненно, затруднит поиск самолетам.
Кононов разом вспомнил свой тонущий самолет, незнакомые голоса, шаги на крыле самолета, палубу катера, каюту Игнатова в скале, решение весело отпраздновать знакомство после боевой операции… Неужели он, Кононов, спасенный Игнатовым, не сумеет ему помочь?..
Он послал одно звено, второе звено — самых лучших летчиков, какие были в воздухе. И закричал Игнатову:
— Держись, Игнатов, друг, послал два звена. Скажи, как услышишь над собой самолет.
— Хорошо, — сказал Игнатов, — торопитесь. Немцы в восьми кабельтовых. Расходую последний боезапас.
Да, самолеты гудели на весте, и катера были где-то за завесами, и он по-прежнему вел неравный бой.
Миноносцы прошли мимо «Упорного». По приказанию Долганова «Умный» занял место головного корабля. Николай Ильич увидел Неделяева и Сенцова, они стояли, отдавая честь, а горнист «Умного» играл захождение. Николай Ильич сердито замахал рукой. Отбой! Отбой! Сейчас было не до щегольства, не до упоения победой.
Долганов вспомнил мальчишеский голос Игнатова, его надежды на настоящий бой с врагом, его досаду на то, что нет дела торпедистам на эсминце… Он прошел перед Николаем Ильичом зримый, живой — в работе на «Упорном», в настойчивом желании вернуться на катера, в последнем походе, когда они спасли Кононова… Нелепость! Он чувствовал в Игнатове близкую душу. Достойный представитель следующего поколения моряков. А война уже отнимает его у флота!