Прибыли в Новосибирск, в качестве пополнения 71-й Тихоокеанской бригады морской пехоты под командованием полковника Безверхова.
Дальнейшие события приобрели стремительный характер. Бригаду за три дня литерным поездом перебросили в подмосковный Дмитров.
Это были решающие дни для судьбы Москвы и всей страны в целом.
Гитлеровский план «Тайфун» по захвату столицы Советского Союза вступил в фазу завершения.
Ударные части вермахта из группы «Центр» вовсю утюжили поля ближайшего Подмосковья, а их передовые разведывательные дозоры несколько раз выскакивали к северным и северо-западным окраинам столицы.
Одной из групп даже удалось установить дальнобойные орудия в районе Красной Поляны, откуда до Кремля было рукой подать: всего два с половиной – три десятка километров.
К счастью, вызванный по звонку из сельсовета неизвестной женщиной отряд красноармейцев буквально в последнюю минуту избавил город от прицельного огня вражеской артиллерии.
В этот же день, 27-го ноября, еще более серьезная угроза возникла на северо-западном направлении. Части 3-й танковой армии вермахта захватили стратегический мост через канал Москва-Волга.
После этого никаких других естественных препятствий и никаких сопоставимых с фашистами сил, у них на пути не было.
Лишь ценой неимоверных усилий и снова в последний момент навстречу изготовившемуся к последнему прыжку врагу советское командование перебросило 1-ю ударную армию генерала Кузнецова.
Ее бойцы с ходу нанесли врагу столь мощный удар, что тот не только оставил мост, но и находившуюся за ним Яхрому, а заодно и целый ряд других пунктов.
Однако дальше немцы закрепились на удобном для себя рубеже по линии деревень Языково-Гончарово-Ольгово и с господствующих над местностью высот расстреливали наши наступающие части.
В Берлине уже гремели победные фанфары под лай бесноватого фюрера с трибун, арийцы вопили «хайль!», готовился сценарий парада фашистских войск на Красной площади…
А в это же самое время включенная в 1-ю ударную армию отдельная Тихоокеанская бригада морской пехоты скрипела сапогами по снегу в сторону деревни Языково. Навстречу мела поземка, ветер рвал полы шинелей, где-то далеко полыхало и гремело.
Здесь бойцов впервые за много дней накормили горячей пищей из полевых кухонь.
– Да, харч здесь «не того», – черпая с Димом из одного котелка жидкий суп, шмыгнул носом конопатый Юрка Бубнов. – Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой.
– Ничего, перебьемся, – откусил старшина кусок черняшки и потянулся к парящей рядом алюминиевой кружке. Дегтярного цвета чай был без сахара и пах рыбой.
На марше подразделение довооружили новенькими винтовками СВТ[11] и бутылками с зажигательной смесью, а заодно выдали противогазы.
Противогазы за явной ненадобностью ребята повесили у дороги на кусты, а освободившиеся сумки наполнили патронами и гранатами.
К бутылкам отнеслись с некоторым сомнением. Зато ладным винтовкам явно обрадовались. С таким оружием в атаку только и ходить. Не зря же с ними маршировали на довоенных смотрах и парадах.
Впрочем, Дим предпочел бы автомат. И еще белый полушубок. Но теплые щегольские кожушки полагались только комсоставу. А автоматов ППД[12] на всю бригаду было только два. У комиссара Боброва и у самого комбрига Безверхого.
Первый же бой расставил все по своим местам. Жестоко и кроваво. Белые кожушки оказались замечательной мишенью. По этой начальственной примете немецкие снайперы первым делом перещелкали почти весь командный состав.
Не оправдали надежд и самозарядные винтовки. На лютом морозе у многих отказал подающий механизм.
Так что уже в самом начале атаки Диму вынужденно пришлось возглавить взвод и, как все остальные, бежать на врага с примкнутым штыком, но зато с «полундрой»[13] и в бескозырке.
Подпустив атакующие цепи поближе, фашисты открыли шквальный огонь и положили моряков в снег. Тут бы им и остаться, но выручил командир разведки лейтенант Павел Сухов. Приказав закидать себя снегом (маскхалатов не было), он сумел подобраться к пулеметной огневой точке у церкви и закидал ее гранатами. В последнем отчаянном рывке морские пехотинцы ворвались на окраину села, и началась рукопашная.
Своего первого немца Дим заколол штыком, содрогнувшись от брезгливого чувства, и все завертелось в бешеной круговерти. В воздухе висел черный мат, рвались гранаты и гремели выстрелы, в дыму горящих танков и изб мелькали искаженные лица.
Потом винтовку рвануло из рук (штык чем-то перебило), и осатаневший Дим перехватив ее за горячий ствол, стал гвоздить немцев по головам прикладом.