― Сейчас я тороплюсь на корабль, но приходи сегодня в шесть часов на пристань.
Без четверти шесть я уже ждал в условленном месте. Вскоре пришел мои новый знакомый. Он подал мне целый каравай черного хлеба и сказал, чтобы я приходил за хлебом каждый день и в этот же час. У меня только хватило слов, чтобы сказать ему: «Какой ты замечательный парень!» Но в этом было все сказано.
На следующий день он пришел ко мне опять.
― Друг, можешь ли ты достать мне фуражку или, по крайней мере, пару башмаков?
― Завтра воскресенье. Ты можешь сам прийти на корабль.
Я стал отказываться, но он уговорил меня, и на следующий день я, как преступник, прокрался на судно. Матросы сидели на баке и пили кофе. Мне казалось, что я, несчастный босяк, попал к благоустроенный дом к состоятельным людям. И это время показался на палубе вахтенный офицер. Он увидел меня за столом. Матросы вскочили с мест и вытянулись по-военному. И тоже встал, пытаясь скрыть свой угольный мешок. Раздался окрик офицера:
― Вахтенный!
― Есть, господин лейтенант!
― Выкиньте этого типа за борт и смотрите впредь, чтобы подобная сволочь не проникала на корабль!
Вахтенный подошел ко мне:
― Потрудитесь сойти на пристань.
Матросы, которые меня уже немного узнали, стали что-то ворчать про себя, а один шепнул мне:
― Феликс, поверь моему слову, завтра ты получишь фартовое платье... Я стяну у лейтенанта его брюки и фуражку. Ты завтра же их будешь иметь.
«Выкиньте эту сволочь за борт». Эти слова продолжали звучать в ушах. Каково было моё внутреннее состояние! Услышать родной язык, находиться под германским флагом и вдруг быть выгнанным. С горькой обидой на сердце спрятался я на берегу, чтобы никто не мог меня видеть. А в мыслях так и горели оскорбительные, слова: «Выкиньте эту сволочь за борт».
Мои друзья с «Пантеры»» насовали мне в карманы бисквитов и велели быть завтра в шесть часов на пристани. Я, конечно, пришел и получил свою буханку черного хлеба. И 10 часов вечера я должен был снова прийти. На этот раз два матроса в темноте передали мне парусиновые башмаки, синие брюки, морскую фуражку, носки, рубашки и пр.
― Ну, Феликс, теперь принарядись, как следует.
Такой радости я никогда не испытывал. Теперь у меня было с чего начать новую жизнь. Я мог показаться отныне на любой пароход.
.Много лет спустя, когда я, по просьбе Вильгельма II-го, рассказал ему этот случай, он загадочно посмотрел на меня и заметил присутствующим: «Какая поэзия была бы для него, если бы он теперь опять попал на «Пантеру». Не прошло и двух месяцев после разговора с Вильгельмом, как я был назначен командиром этого крейсера.
Новое одеяние доставило мне сразу же место у смотрителя набережных. Я должен был помогать закреплять швартовы приходящих судов. Мне хорошо платили, питание было достаточным. Я возродился нравственно и стал снова человеком.
Через месяц я нанялся на шхуну «Нова Скотия». Она ходила между Вест-Индскими островами. В один из рейсов мы зашли в порт Тампико в Мексике. Во мне опять загорелась страсть к бродяжничеству, и я с одним товарищем отпросился у капитана в отпуск на несколько дней. Верхом на лошадях мы отправились вглубь страны ― в мексиканские прерии и жили там среди ковбоев, табунов мустангов, бесчисленных стад бизонов, учились кидать лассо и т. п.
Отпуск мы, конечно, просрочили и, по возвращении в Тампико, уже не застали своего судна. Но нам было мало горя. В такой благодатной стране, как Мексика, стоит только войти на базар и предложить услуги носильщика, чтобы не только заработать пропитание, но и отложить пару серебряных монет для игорного притона. Когда эта беготня с корзинами нам надоела, мы записались на военную службу. В Мексике каждый может быть солдатом. Учений никаких не производится, и сама служба не трудная. Мне пришлось несколько раз стоить на часах у ворот дворца, в котором жил диктатор Мексики Порфирио Диаз. Однако, и эта служба нас не увлекла. Мы дезертировали из армии и поступили рабочими на постройку железной дороги. Здесь мы также долго не удержались. Наконец, кончили тем, что в Веракрусе нанялись на нефтеналивной пароход. В Саванне я перешел на норвежский парусник, который ходил сначала между Нью-Йорком и Австралией, а затем пошел в Ливерпуль. Во время этих плавании, я хорошо научился говорить по-норвежски, совершенно не предполагая, что впоследствии это мне при- годится. Из Ливерпуля я попал в Гамбург.
В Гамбурге мне пришла мысль держать экзамен на диплом штурмана. Для этого необходимо было иметь стаж плавания на пароходе. Я подрядился поэтому матросом на один из грузовых пароходов и плавал сначала в Средиземном море, а потом между Германией и Голландией. После нескольких месяцев плавания я смог осуществить свои мечты о дальнейшей морской карьере и поступил в мореходную школу в Любеке. Мне было в это время уж больше двадцати лет. Все наши старые капитаны выбились в люди таким же путем. Школа ― это те «узкие врата», через которые должен пройти каждый матрос, если он хочет продвинуться вперед. Пассажиры охотнее доверяют свою жизнь старому испытанному моряку, чем какому-нибудь франту в лакированных ботинках.
Что значит вообще морское образование? Оно состоит, главным образом, в практических знаниях, в умении выйти из трудного положения и бороться со стихиями. Когда такелаж летит вниз и нужно решать вопрос ― что делать, знание высшей математики мало чему поможет.
В школе я себя чувствовал сначала очень подавленным. Как моряк, я имел уже многолетний опыт и представлял собой кое-что, в школе же я стал снова полным ничтожеством. В науках я отличался полным невежеством. Я не умел грамотно писать, не знал литературного немецкого языка и мог изъясняться только по-простому. Арифметику мне пришлось начинать с азов. Я не имел понятия о дробях, не понимал, что такое числитель и знаменатель. Помимо занятий в школе, приходилось каждый вечер брать частные уроки, чтобы постепенно осилить тригонометрию, навигацию, астрономию и тому подобную премудрость. Голова моя туго поддавалась учению, и я готов был прийти в отчаянье. Но упорным трудом и прилежанием, я в девять месяцев настолько подготовился, что мог рискнуть держать экзамен. Целую неделю продолжалось это испытание, и в результате я получил столь желанное звание штурмана дальнего плавания.
После экзамена я поступил вахтенным офицером на пароход «Петрополис» ― крупнейшей немецкой пароходной компании «Гамбург―Америка». Взамен прежней кисы и походного чемодана, я заказал себе сундук и воображал себя настоящим капитаном. Я завел себе лайковые перчатки, бельё, башмаки и до сих нор еще вспоминаю, как я покупал себе первые манжетные запонки. Когда я в своей новой форме прогуливался по спардеку «Петрополиса», я чувствовал себя молодым богом. Ведь еще недавно н был простым матросом, должен был драить медяшку и исполнять всякую черную работу. Тем более разительной представлялась, мне перемена в моей судьбе.
После годичного плавания на «Петрополисе» я воспользовался правом поступить вольноопределяющимся в военный флот. Запасшись впервые в жизни билетом второго класса, я сел в поезд и отправился в Киль. Здесь мне пришлось провести год, сначала в казарме, а потом на военных судах флота. Наконец, меня произвели в мичманы запаса флота.
Дальнейшая моя служба в течение двух лет протекала на больших коммерческих пароходах Гамбургской компании. В свободное время я продолжал упорно заниматься своим образованием и готовился держать экзамен на капитана дальнего плавания.
Часть своих досугов в Гамбурге я любил посвящать парусному спорту на Нижней Эльбе. Катаясь, однажды, на своей яхте, я увидел парусный бот, который беспомощно штормовал. Владелец его ― кёльнский купец, как оказалось впоследствии, ― совершенно не умел управлять парусами. Порывом ветра на боте сбило бизань-мачту, и злополучный «спортсмен» очутился в воде. Когда я подошел к нему на яхте, он успел уже скрыться под водой. Мне пришлось нырнуть на значительную глубину, чтобы поймать его. Я поднялся с ним на поверхность воды, но в ту минуту, как я хотел расправить легкие и наполнить их воздухом, он судорожно вцепился в меня руками и ногами. Меня потянуло вместе с ним на дно. С большим трудом высвободил я ноги, оттолкнул его от себя и всплыл опять наверх. У меня уже стало темнеть в глазах, но, отдохнув немного, я снова нырнул. Поймав утопленника, я долго выгребал с ним против течения. Все-таки добрался до берега реки. Здесь собралась большая толпа народа. В полном изнеможении я свалился на песок и лишился сознания. Только через час я пришел в себя и мог уехать домой. Спасенного мною человека также удалось привести в чувство.