Он пожал плечами.
— Ну, если тебе так больше нравится…
Но ей это не нравилось вообще.
На следующий день Реджина сидела в туалете и, стараясь сдерживать панику, мысленно подсчитывала дни в своем женском календаре.
Срок ее месячных пока не прошел, оставалось еще — она снова пересчитала в уме — два дня. Это не могло быть задержкой, она просто не могла быть беременна!
Сердце ее тоскливо сжалось.
Теоретически, в общем-то, могла.
Можно было проверить это с помощью теста на беременность. Реджина представила себе, как идет в продуктовый магазин, просит у юной дочки Уайли этот самый тест, и ее передернуло. После этого в очереди к кассе определенно начнется обсуждение.
Она судорожно сглотнула. О'кей, никаких тестов. Пока никаких. Подождем, пока нужно будет поехать на материк, В Рокланд или куда-то еще. Там она это и купит. А до тех пор ей остается только считать дни, молиться и держаться как можно дальше от Дилана. Никаких-Семейных-Уз Хантера.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дилан жил в человеческом обличье среди людей и чувствовал себя так, будто его голым вытащили из воды на скалы.
Он неподвижно стоял на пристани за артелью промысловиков лобстера, мучительно страдая от отсутствия котиковой шкуры и тоскуя по кипучей жизни и свободе в море.
Руки его были сжаты в кулаки. Он и раньше задерживался в облике человека — иногда для секса, а чаще просто в одиночестве — на острове, который ему завещала мать. Но никогда это не было так надолго. И никогда в окружении других существ, которые претендовали на место рядом с ним, на часть его внимания. Из-за постоянного контакта с людьми он чувствовал себя изможденным и лишенным кожи.
Неудивительно, что старый король Ллир «ушел под гребень волны», как вежливо выражались селки относительно тех, кто настолько глубоко погрузился в себя и в морскую пучину, что потерял желание и способность принимать облик человека.
Аромат океанской воды забивался исходившим от дощатых стен сложным терпким запахом, в котором можно было различить дизельное топливо, моторное масло, кофе, пот и сигаретный дым. Рыбаки заходили в это невысокое деревянное здание, чтобы продать улов, купить наживку, горючее и резиновую ленту для конвейера, пожаловаться друг другу или поделиться сплетнями. Дилан чувствовал, как их взгляды бегают по его телу, словно мухи, но ни у кого не возник вопрос относительно его присутствия здесь. Его здесь приняли — он не был одним из них, но все же считался человеком с острова.
Он прислушивался к их разговорам и пытался из болтовни о погоде, ловушках и ценах выяснить, что могло понадобиться на Краю Света демонам.
— Он не имеет права ставить свои ловушки на этом рифе, — говорил один мужчина другому. — Поэтому я обрезал веревку и привязал ее у буйка.
Его собеседник кивнул.
— Это будет ему наукой.
— Так-то лучше. — Шум подходившей к причалу шхуны, казалось, подчеркнул угрозу в его голосе. — Или в следующий раз я просто обрежу веревку.
Дилан мысленно улыбнулся. Очевидно, люди могли отстаивать свою территорию, как и селки.
Лодочный мотор заглушили. Еще один рыбак, подумал Дилан. Он обернулся и замер на месте. Обычное приветствие застряло у него в горле.
Прибывшей шхуной была «Милая Саро». Он узнал ее очертания еще до того, как прочел название на борту. А рыбаком был Барт Хантер.
Его отец.
Он совсем старик! Дилан встречался с ним на свадьбе, но сейчас, увидев отца без парадного костюма и при свете дня, осознал это с новой силой.
Барт Хантер всегда был крупным мужчиной. Дилану достался его рост, Калебу — широкие плечи и большие рабочие руки. Но годы или пьянство поспособствовали тому, что мяса на этих крепких костях стало намного меньше, лицо обветрилось, волосы выгорели на солнце, и теперь этот суровый седой старик стал похож на старую мачту. Человек. Старый.
Как Дилан мог когда-то бояться его?
Они пристально разглядывали друг друга через все сужающуюся полоску воды.
На свадьбе они почти не разговаривали. Дилану нечего было сказать человеку, который четырнадцать лет фактически держал его мать в плену.
Но прежде чем он успел что-то сообразить, Барт уже швырнул ему швартовочный конец.
Дилан автоматически поймал его. Старые привычки не исчезают. Ему было восемь или девять лет, когда он начал работать на лодке отца, — тяжелая, мокрая, грязная работа в резиновых перчатках и сапогах, слишком больших для него…
Дилан привязал конец, проклиная воспоминания, связывавшие его крепче любой веревки.
Потом он отвернулся и, не говоря ни слова, пошел прочь.
— Не суди меня, мальчик! — крикнул вслед ему Барт.
Слова ударили в спину, словно камни.
— Ты не можешь судить меня!
Дилан даже не обернулся.
Он взбирался по дороге, круто уходившей от пристани вверх, как будто пытался убежать от нараставшего в нем чувства, которое выворачивало внутренности и когтями скреблось под кожей.
Он жадно втягивал прохладный океанский воздух в тщетной попытке укротить зверя, бушевавшего внутри. Он сгорал от страстного желания: ему была необходима женщина и было необходимо море — и такое сочетание двух видов болезненного голода буквально съедало его изнутри. Он отчаянно боролся с порывом вернуться назад, прыгнуть с пирса и, кружась, отправиться под волнами туда, где скрытая от посторонних глаз жизнь течет стремительно, туда, к развевающимся водорослям, в настоящие леса из ламинарии, в холодную и темную глубину. Уничтожить мысли ощущениями. Смыть с души налет человечности.
Как Конн выдерживает это?
В пределах Убежища принц сохранял человеческий облик дольше, чем любой из живущих сейчас селки. Но он не должен был отрываться от магии острова. Он не мог подвергаться риску постареть.
Дилан сделал еще один большой глоток воздуха. По меркам селки он был молод — ему не было и сорока. Он мог проводить на земле недели, даже годы, и при этом не приближаться к своему хронологическому возрасту. По крайней мере, он не мог умереть от этого. Если только крах надежд и чувство бессилия не убьют его.
Он поднял глаза от асфальта. В конце извилистой дороги красный навес ресторана сиял в лучах заката, точно парус в море.
Скользкий узел, сжимавший его внутри, внезапно ослаб. Один свой голод Дилан мог удовлетворить.
Он идет повидать ее только потому, что это соответствует его целям, говорил он себе, следуя по дороге к переправе. Открытое преследование Реджины служило оправданием его поведения и позволяло следить за приездом и отъездом людей, слушать их сплетни. Если бы демон действительно вселился в жителя острова, то, скорее всего, его соседи на следующий же день принялись бы обсуждать его странное поведение за чашечкой кофе у Антонии.
И тем не менее…
Он хотел видеть ее. Не мог дождаться, когда увидит настороженные огоньки, зажигавшиеся в ее глазах, когда он появлялся на пороге, вызывающе поднятый подбородок, раздражение в ее голосе. Он любил через окошко в кухню следить за ее быстрыми ловкими движениями, за маленькими сильными руками, нетерпеливо сжатыми губами. Представив ее себе, он улыбнулся. Вечно занята, вечно в движении, словно шустрая птичка, мечущаяся в полосе прибоя.
Он толкнул дверь ресторана, заставив звякнуть колокольчик вверху. Ресторанный кот, лежавший на привычном месте на подоконнике, медленно поднял голову и посмотрел на него сонными золотистыми глазами.
Маргред, снимавшая передник, остановилась.
— А, это ты…
Дилан нахмурился, уязвленный ее явным разочарованием. В образе селки или человека, замужем или нет, Маргред обладала силой, чисто женскими чарами, которые притягивали к ней глаза мужчин. Но на этот раз ее вид нисколько его не задел.
Его беспокойный взгляд устремился мимо нее в сторону кухни.
— Где она?
— Реджина? Она пошла на пристань встречать паром. Я как раз жду ее возвращения.
— Зачем?